Не хватало только, чтобы явилась Биска и брякнула свое извечное «как грубо».
— Ты полудемон, — проговорила Славя сразу же, как только коридорная тьма поглотила силуэт Кондратьича. Где-то вдалеке, словно за добрую тысячу верст отсюда, хлопнула на прощание дверь. Девчонка, будто только и ждавшая этого сигнала, продолжила:
— Тебя очень, очень сильно потрепало. Моя вина. Это я приковала тебя цепью.
Она говорила спокойно и без малейшего сожаления о содеянном. То ли внутренний хлад мешал ей прямо выражать свои чувства, то ли она питала ко мне лишь холодное же презрение.
В любом случае та кавалькада бесов, мертвецов и упырей, что принялись скакать вокруг меня хороводом, были всего лишь бурными фантазиями воспаленного разума. Вряд ли бы Славя допустила, чтобы рядом с ней творилось нечто подобное.
Оправдания давались ей на редкость легко. Словно достаточно было лишь назвать причину, чтобы содеянное стало необходимым.
— Я не знала, как ты отреагируешь. Ты мог обратится в демона и наброситься на меня. Как думаешь, этому городу за последнее время не слишком много приключений?
Я позволил себе наглость не отвечать. А даже если бы не позволил — не сумел ничего сказать.
Мое молчание было ей по нраву. Она плавала в нем, будто рыба в воде. Едва Кондратьич ушел, как ей стало в разы спокойней. Славя будто не ведала прелестей общения, скорее, напротив, всячески его избегала.
— Если бы не твоя дьявольская вторая половина, возможно, ты не пережил бы нападения. Второй вопрос, что она не улучшила, а ухудшила твое состояние. Теперь ты понимаешь, что испытывает демон, которого бьют святостью.
Она вышагивала вокруг стола, почти неслышно констатируя факты. Ее пальцы отбивали чечетку по незримым клавишам, призывая себе на помощь столь же недоступный мне интерфейс. Я видел, как в рамке нимба на ее глазах целиком отражается моя фигура. Словно умные очки из будущего, они выводили ей прямо на сетчатку глаз изображение и полную информацию о моем состоянии. Девчонка зачем-то прикусила нижнюю губу, огладила мою грудь ладонью — меня словно коснулись лезвием и пером одновременно.
Демон, сидящий внутри, не ведал покоя. Он метался, будто затравленный зверь — злой оскал на любое касание. Еще чуть-чуть — и он снова прорастит сквозь кожу на спине крылья, заставит покрыться огнеупорной кожей. Вырастут ли у меня рога, оставалось загадкой.
— Я введу тебя в транс. И войду в него сама. Капля святых чернил попала в твою кровь. Для демона это смертный приговор, для тебя — смертный приговор с отсрочкой. Воспользуемся же ей и попытаемся помочь.
Я вдруг ощутил себя мелким таракашкой на ее огромной, нежной ладони. Она поглаживает меня пальчиком второй руки, нежно приговаривает, шепчет, заставляет шевелить усиками, а на самом деле попросту лишь проверяет мою реакцию. Подопытная крыска, на которой сейчас добрая тетя ученый будет испытывать методы экспериментальной медицины. Веди себя хорошо, не дергай хвостом и, может быть, в конце получишь вкусный кусочек сыра…
Мне реагировать почти что было нечем. Та попытка встать была первой и, вероятно, последней. Тело намекнуло, что если я вздумаю повторить сей замысловатый фокус, то оно вырубится и, как знать, может, уже не включится.
Главное, думалось мне, чтобы лицо было на месте. Воображение рисовало страшные картины того, как на нем остались жуткие, некрасивые шрамы. Ужасно чесалась щека, хотелось коснуться ее рукой и проверить, на месте ли она. Но я сдержался.
Славя, не говоря лишних слов, отщелкала стакатто на одной лишь ей доступной клавиатуре, обернулась ко мне, мило улыбнулась.
— Ну, начнем!
Она сказала прежде, чем ее палец коснулся пустоты. Золотистая лужица нажатия тот же час всего на миг сверкнула в моих глазах, прежде чем я ощутил рев божественных машин.
Словно бесы, притаившиеся во мгле, они спешили ко мне клыками спиц, захватов и когтями шприцов. Мне, наверное, в пору было бы кричать: «Флюгегенхаймен!»
В былые времена я поминал темноту добрым словом. Она медленно прятала под своим покрывалом свет рабочего дня, пахла дорогим парфюмом девчонок, пивом, манила прохладой подушек. Мягкая, нежная, словно любящая мать, она обещала скорый отдых и возможность хоть немного расслабиться.
В этом мире темнота была совершенно иной. Ей ни к чему было что-то там вытворять с солнцем — как-нибудь само закатится за горизонт. Нарядившись в обтягивающую кожу и вооружившись дубиной побольше, с диким гоготом она врезала мне прямо по лицу.
Искры посыпались из глаз буквально через мгновение после того, как Славя потащила меня в тот самый транс. Словно сверху расположилась шипастая расческа, попеременно выстреливающая иглами. Разряд в сотни тысяч вольт решил проверить, все ли у меня хорошо с сосудами, побежал сквозь все тело. Непроизвольно выгнулся дугой, почуял, как один за другим расходятся заботливо наложенные на лицо швы. Вибрация гудящим двигателем ударила по ушам, проходя сквозь меня, словно через лист бумаги. Будь она чуть громче, могла бы слизнуть меня, словно каплю утренний росы. Вместо этого вдруг адски заболели зубы, словно им не сиделось в черепушке и захотелось покинуть мой рот как можно скорее. Я понял новый смысл выражения «застучать зубами».
Цепляясь за остатки уносящегося в небытие сознания, я от всей души желал Славе испытать на себе всю ту же самую гамму ощущений, коей она решила поделиться со мной. Сарказм зло хмыкнул, мол, будто бы попросту сдохнуть было бы гораздо лучше.
Мне нечего было ему возразить.
Пелена сомкнулась надо мной влажным, почти пошлым пленом. Будто гигантская девчонка решила сунуть меня целиком в рот, как леденец. А ее язык спешил пройтись по рукам, ногам, животу, скользнуть по самым интимным местечкам.
Словно я пришелся ей не по вкусу, меня выплюнуло прочь. Пелена рассосалась, сгинула в тлен, а я мешком, так и не сумев прийти в себя, плюхнулся наземь.
Мир, окружавший меня, больше всего походил на мечту какого-нибудь гота. Мрак ночи был бесконечен. Зевали разинутыми дуплами голые, давно высохшие деревья. Крючья ветвей узловатыми пальцами торчали, норовя схватить за руки, плечи, одежду.
Надгробия, словно цветы, росли из земли. Могильные холмы пахли свежей, будто еще вчера разрытой землей. В воздухе витал тяжелый, траурный дух — неуместной казалось острота красок тут и там возлежащих венков. Пластиковые, ненастоящие цветы целыми букетами будто спешили намекнуть о точно такой же извечной, фальшивой вечной памяти родных и близких.
Зябкий ветер ударил в лицо, плюнул ворохом осенних листьев. Я смахнул прилипшие травинки, покачал головой. Если так выглядит транс, в котором меня собирались лечить, то тут явно какая-то ошибка.
Я вздрогнул, скорее, не увидев, а попросту почуяв. Страх заворочался во мне склизким червем, упрашивая стоять там, где стою, и не делать ни шага. Любопытство скидывало его жаркие объятия прочь, заставляя сделать шаг, еще шаг, посмотреть.
