Глаза Эйба были закрыты, но он кивал, показывая, что слышит меня. Он всегда уставал по воскресеньям. Мне не стоило беспокоиться: он проводил шесть дней на улице, дрожа за лотком под жалким навесом, погружая руки в корзины с ледяными креветками. Разумеется, ему не хотелось выходить из дома. Я подоткнула одеяло вокруг него, подбросила угля в очаг и ушла.
По воскресеньям госпиталь для брошенных детей открывался, как загородный особняк, распахивая свои ворота для лучших людей Лондона. Дорога была забита экипажами, и глянцевитые лошади потряхивали гривами и пускали пар в холодный воздух, пока кучера с бесстрастными лицами направлялись к левой стороне ворот, пропуская пустые кареты, выезжавшие справа. Я проскользнула мимо хорошо одетой пары и пошла вдоль роскошных бортов, отмечая фамильные гербы и бархатные занавески на окнах и гадая, много ли там людей, которые живут на соседних улицах, которые сидят внутри и ожидают своей очереди только ради того, чтобы другие видели их прибытие. Я видела, как эти люди с прямыми спинами, в париках и лайковых перчатках высаживаются перед часовней. Я помнила, как эти самые люди стояли вдоль стен во время лотереи для бездомных детей и смотрели, обмахиваясь веерами и обмениваясь сладкими улыбками.
Доктор Мид сказал, что я должна встретиться с ним на улице, поэтому я встала немного поодаль от подъездной дороги и стала ждать его. Было ясное утро, больше напоминавшее весну, чем зиму. На краях лужаек были посажены новые деревья, а за часовней находился большой ухоженный сад с фруктовыми деревьями. Сегодня там было полно детей – некоторые, в коричневой форме, были местными воспитанниками, а остальные, имевшие родителей, были прекрасно одеты. Я часто видела светских людей на улицах, поскольку им нравилось обращать на себя внимание, выходя из галантерейных магазинов, кондитерских и торговых галерей. Но никогда вместе с детьми. Некоторые из них выглядели так, словно их вообще не выпускали на улицу: бледные и пухлые, как голубки. Я видела двух семенивших за матерью мальчиков в напудренных серебристых париках, словно джентльмены. Их панталоны были мучнисто-белыми, а позолоченные пуговицы на сюртучках ярко блестели.
Еще один экипаж остановился перед входом для выгрузки посетителей: высокая женщина в платье из зеленого узорчатого шелка и ее дочь в кремово-желтом наряде. Девочка уцепилась за материнские юбки, чтобы спрыгнуть на землю, а потом потянулась к ее руке, но мать разговаривала с кучером и не заметила этого.
– Мисс Брайт.
Доктор Мид стоял у меня за спиной. Я могла бы не узнать его: пшеничные волосы были скрыты под сдвинутой набекрень шляпой, а рубашка скрылась под элегантным темно-синим сюртуком. Я видела его почти в интимной обстановке, но теперь он был одним из великого множества джентльменов. Тем не менее он нашел меня.
– Разрешите?
Он предложил мне руку, и, немного поколебавшись, я приняла ее. Я видела, как респектабельные супруги на улице ходят под руку, словно женщина не может передвигаться без посторонней помощи.
– Это часовня или парк развлечений? – спросила я.
Доктор Мид рассмеялся.
– Может показаться, что это одно и то же. Впрочем, экскурсия обходится дороже одного шиллинга, поэтому она тем более желательна для нас.
Я остановилась и выпустила его руку.
– У меня нет денег.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Это не обязательные пожертвования. Вы можете отдать целый фунт или не давать ничего, в зависимости от состояния.
Мы снова двинулись вперед, присоединившись к ручейку кружевных обшлагов, шейных платков и цилиндров перед входом в часовню.
– Кто эти люди? – спросила я.
– Благотворители. Управляющие и члены их семей. Богатые лондонцы и состоятельные господа из Миддлсекса и Хартфордшира.
– У них нет таких часовен в Миддлсексе и Хартфордшире?
Доктор Мид непринужденно улыбнулся:
– Очевидно, нет.
Женщина перед нами носила самый высокий парик, какой мне когда-либо приходилось видеть. Сложно переплетенный, со множеством лент и заколок, он поднимался на целый фут над ее головой. Мы с доктором Мидом привлекали любопытные взгляды, и многие здоровались с ним, обращая свои улыбки только к нему и намеренно избегая меня. Некоторые из них косились на мое хлопчатобумажное платье, выглядывавшее из-под простого плаща, но никто не смотрел мне в глаза.
Интерьер часовни был современным (ее реконструировали несколько лет назад) и не имел ничего общего с возвышенными сводами и старинными шпилями церкви Сент-Брайд
[9]. Она была больше похожа на театр, чем на дом молитвы. Солнечный свет лился через витражные окна высотой в шесть ярдов, а под потолком шла галерея, поддерживаемая мраморными колоннами. Скамьи были расставлены так, что прихожане смотрели не в сторону алтаря, а в сторону прохода между рядами с кафедрой в дальнем конце, так что им приходилось поворачивать голову налево или направо, чтобы видеть священника, читающего проповедь. Я последовала за доктором Мидом к передней скамье в центре, и он жестом пригласил меня сесть. Я чувствовала себя овечкой, отданной на заклание; мне хотелось, чтобы мы скромно сидели сзади. Но он не обращал внимания на взгляды, которые мы привлекали, – или скорее игнорировал их скрытый смысл, отвечая непринужденной улыбкой. Из-за этого он еще больше понравился мне. Две женщины в высоких париках, стоявшие в проходе, открыто глазели на меня; в ответ я смотрела на них до тех пор, пока они не отвернулись, перешептываясь за выставленными веерами. Мне хотелось быть дома и есть сахарное печенье, положив ноги на табуретку, пока Эйб дремлет в кресле. Воскресенье было единственным днем, когда мы могли отдохнуть. А эти люди, похоже, так много отдыхали, что им наскучил покой; поэтому они напудрились, затянули корсеты и надраили обувь, чтобы прийти сюда. Эта часовня была как зеркальный коридор: они пришли сюда не разглядывать друг друга, а видеть свои отражения в глазах других людей.
Группа воспитанников госпиталя, одетых в светло-коричневые наряды, промаршировала по центральному проходу. Я знала, что Клары среди них нет, но все равно вглядывалась в их лица. Они были гладкими и безмятежными, совсем не похожими на искаженные, усталые личики младенцев в Олд-Бейли-Корт, которые напоминали крошечных старух и стариков.
– Эллиот, – произнес звучный, глубокий голос. Крупный мужчина с тяжелыми обвисшими щеками, но в тщательно завитом парике встал перед нами, опираясь на трость с золотым набалдашником.
– Дедушка, – доктор Мид явно обрадовался. – Ты сядешь рядом с нами?
– Я сейчас с графиней, она с семьей приехала из Пруссии. Но после службы приходи к нам на ланч на Грейт-Ормонд-стрит. Там будет собрание. – Его темные глаза были ясными и дружелюбными, и я почувствовала силу его взгляда, когда он посмотрел на меня. – Кто твоя спутница?
