Он попытался улыбнуться… Поскольку было больше нечего сказать, мы выпили еще по бокалу.
– Чего вы хотели от меня? – спросил он, чуть помолчав.
– От вас? – На какое-то время я растерялась, а потом вспомнила. Элиза. Наша встреча в гостиной около часа назад. Сейчас все это казалось совершенно несущественным. Я не доверяла ей, но с другой стороны, я не доверяла никому. Я посмотрела на доброе и печальное лицо доктора Мида и решила не расстраивать его без надобности. У него и без того хватало неприятностей.
– Ах, – сказала я. – У Шарлотты был легкий кашель, но думаю, она будет жить.
Жить! Какая черствость с моей стороны!
– Я хочу сказать, что она уже пошла на поправку. Детская простуда, не более того.
– Рад это слышать. Вы хотите, чтобы я осмотрел ее?
– Нет-нет, в этом нет надобности. Сегодня у вас выходной.
На его лице промелькнула тень улыбки.
– Это совсем не похоже на вас, миссис Каллард. Обычно вы просите меня осмотреть ее при малейшем кашле.
– Возможно, к старости я становлюсь небрежной.
Теперь он улыбнулся по-настоящему.
– Сколько лет мы знакомы друг с другом?
– В прошлом месяце исполнилось одиннадцать лет после нашего переезда сюда. Кажется, тогда вы еще были студентом.
– Так и было. Помню, я думал, каким взрослым человеком выглядит Кэл после того, как он женился на вас и завел собственный бизнес, пока я учился в Кембридже.
– Я и забыла, что вы называли его Кэлом.
– Я называл его еще и похуже.
Я была рада, что мне удалось отвлечь его от тяжких мыслей. Мы смотрели, как горят и потрескивают остатки дров в камине. Занавески были плотно задернуты от холода, и, сидя в каюте моего маленького корабля с полузакрытыми глазами и ощущая присутствие другого человека, я могла вообразить, будто Дэниэл находится рядом со мной. В отсутствие мужа мне не хватало именно мужского общества. Женщины разговаривали друг с другом о домашних делах, о тканях, о слугах и служанках. Мужчины говорили о бизнесе, о кораблях и о дальних берегах. Я не могла поддерживать такие разговоры, но когда Дэниэл приводил в дом своих знакомых, то я восхищенно слушала их. Мы провели вместе четыре года, и это была самая короткая эпоха в моей жизни. Но за эти четыре года я узнала больше, чем за все предыдущие и последующие годы моей жизни. Четыре зимы и четыре лета. Если бы я знала, что на этом все закончится, то стала бы я выходить в большой мир вместе с ним? Гулять под руку на площади теплым весенним вечером? Заказывать экипаж для поездки в театр? Подниматься по узкой лестнице на Стрэнде, чтобы показать ему слона, закованного в цепи?
– Миссис Каллард?
Я вздрогнула. Доктор Мид подался вперед и сократил расстояние между нами; его щеки разрумянились от тепла. Что-то промелькнуло между нами, прежде чем я отвернулась.
– Ваш бокал пуст; как небрежно с моей стороны. – Я снова подлила бренди. – Скажите, похоронная церемония вашего деда состоится в часовне госпиталя? Он очень любил это место.
– Да, я знаю. Но в соответствии с его последней волей церемония пройдет в Темпл-черч. Вы придете?
С величайшим трудом я покачала головой.
– Ну, разумеется. Прошу прощения, это бы слишком расстроило вас.
Я представила, как он поднимается по лестнице в свою спальню сегодня ночью, задувает свечу и натягивает одеяло; представила пустое место рядом с ним. Он в шутку говорил, что женат на своей работе, но работа не могла подставить ему плечо в трудный момент, принести ему чашку какао или обнять его, когда он будет горевать об утрате близкого человека. Наряду с работой в госпитале он обслуживал беднейшие кварталы, посещал кофейни в Холбурне и Сент-Джайлсе, помогая тем, кто не мог заплатить пенни за вход, и даже заходил в их убогие и промозглые жилища, если там болели женщины и дети. Он не брал денег, но они все равно платили ему – мукой, свечами и прочими мелочами, от которых он не мог отказаться, чтобы не обидеть их. Его дед делал то же самое даже в преклонном возрасте и пользовался глубоким уважением за это.
– Вы устали, – сказал он. – Спасибо за бренди.
– Нет, я еще не устала. Расскажите мне о вашем деде. Расскажите о другом докторе Миде.
Он переместил свой бокал из одной руки в другую и посмотрел на янтарную жидкость, поблескивавшую в граненой хрустальной оправе.
– Что бы вам хотелось узнать?
– Можно начать с самого начала. Прежде всего, мне интересно узнать, где он родился.
– Как ни странно, в Степни
[14].
– Тогда он прошел долгий путь до Блумсбери.
Доктор Мид улыбнулся.
– Так оно и было. Вы знаете, что он жил в Италии? Он получил ученую степень в Падуанском университете. Поэтому я тоже учился там. И еще, – продолжал он, оживившись от воспоминаний, – он находился у смертного одра королевы Анны.
– Не может быть!
– Но так и было! Ближе к концу она испытывала сильнейшую жажду, и никакое питье не могло утолить ее. Тогда он посоветовал виноград, и во время следующего визита в ее будуаре стояли десятки тарелок с виноградом.
– И он был врачом короля, не так ли?
– Да. Хотя, если откровенно, меня больше впечатляет его работа в кофейнях
[15], чем при дворе. Там он показывал себя с лучшей стороны. Он был образцом для меня.
– Вы и стали таким, как он, – сказала я.
Последовала задумчивая пауза.
– Один из его друзей сегодня пришел на Грейт-Ормонд-стрит, чтобы отдать дань уважения его памяти. Он писатель. Что он сказал, сейчас припомню… – Он прищурился и задумчиво облизнул губы. – «Ваш дед дольше прожил в солнечном сиянии жизни, чем любой другой современный человек», – сказал он мне. Я никогда не забуду его слова.
Мы сидели, размышляя о своем, и я вдруг осознала, что больше не думаю ни о чем, кроме настоящего момента и его словах. Это было незнакомое ощущение. Мария должна была готовить ужин на кухне, Агнес должна была греть одеяла, Шарлотта должна была ложиться спать на следующем этаже.
– Как дела у Элизы? – спросил доктор Мид, как будто мои воспоминания о ней передались ему.
Я подумала о ее тихих шагах по ковру и о ее наивном любопытстве. О том, как она набивала рот картошкой, о ее рассказах насчет слонов и верблюдов. Она провела в моем доме один день, но казалось, что прошел целый месяц, как будто она заполнила пустое место, о существовании которого никто не догадывался. Я решила пока что сохранить ее на прежнем месте… ради моего друга.
