Бедный доктор Мид – как я одурачила его! Если бы в моем сердце было место для сожаления о таком неблаговидном трюке, я бы пожалела его. Но там не осталось места, потому что мое сердце было целиком заполнено моей дочерью. Моей дочерью, о которой я мечтала все эти шесть лет и любила больше собственной жизни. Моей дочерью, которая выросла внутри меня и теперь умела ходить, притягивая мою душу повсюду, куда бы она ни направлялась. Ее темные волосы, рассыпанные по плечам, ее теплые руки в моих руках, ее манера зевать, когда чтение утомляло ее. Сам факт, что она умела читать, – я не могла бы больше гордиться ею, если бы она умела летать. Где здесь место для печали, жалости или сожаления? До сих пор я никогда не была влюблена в другого человека. Когда она смеялась, показывала мне свой рисунок или мышиную нору на кухне, у меня подступал комок к горлу. «Ты моя, – хотела я сказать ей с того самого дня, когда попала в этот дом. – Я – твоя мать».
А потом, как оно бывает, возможность представилась сама собой. Вечером, примерно через три недели после моего появления, мы закончили играть в криббидж, и я переодела ее в ночную рубашку. Я сидела с ней на кровати со свечой в руке, пока она читала свою любимую сказку, благочестивую историю из детского журнала об избалованной маленькой девочке по имени Бидди Джонсон. Она и раньше читала эту историю, но я была усталой и едва слушала, как она расписывала приключения маленькой девочки, которая убежала от своей няни и потерялась в Лондоне. Когда глупая, избалованная Бидди взяла апельсин у незнакомца, она была похищена шайкой воров, которые увезли ее за город и попытались убить. Но в последний момент она была спасена героическим мастером Томми Трасти, который отвез ее в Лондон и вернул в семью. Шарлотта понимала не все слова и пропускала некоторые фрагменты, но когда она дочитала до конца, положила журнал на одеяло и угнездилась ближе ко мне. Я сидела в глубоком раздумье, и она подергала меня за рукав.
– Ты любишь апельсины, Элиза? – спросила она. – Думаю, это мое любимое лакомство, потому что Бидди Джонсон любила их.
Я смотрела на квадрат темного неба в окне комнаты и надеялась, что она не слышит стука моего сердца.
– Да, Элиза, – ответила я.
– Я люблю их со сливками, – сонно добавила она. – А когда их делят на дольки, можно положить их в рот и сделать вид, будто ты улыбаешься. Вот так – она оттянула пальцами уголки рта, и я улыбнулась, гадая о том, наступил ли подходящий момент, или лучше подождать.
– Шарлотта, – шепнула я. – Тебе никогда не хотелось убежать отсюда?
Наши лица находились рядом, и ее свежее дыхание грело мою щеку. Ее глаза были очень темными, и в них светилась тревога. Она легонько покачала головой, и я ощутила запах мыла от ее волос, которые я помыла только вчера. Потом она тихо кивнула и уткнулась мне в рукав, чтобы не смотреть на меня.
– Мне тоже, – прошептала я.
– Пожалуйста, не уходи, – тоненьким голосом сказала она.
Я подвинулась на узкой кровати, снова вдохнула ее теплый и сонный запах и обняла ее.
– Если бы я собралась уйти, захотела бы ты быть со мной? Мы могли бы уйти вместе.
Я – твоя мать. Но как сказать это другими словами?
Она задумчиво посмотрела на меня.
– Как Бидди Джонсон и Томми Трасти?
– Именно так. – Мой голос был таким тихим, что я едва слышала собственные слова. – Шарлотта, если бы я сказала тебе…
Я встала с кровати и опустилась рядом на колени, чтобы лучше видеть ее. Она положила голову на изголовье кровати, повернув ко мне белое, чистое личико. Она понимала, что я хочу сказать нечто очень важное, поэтому ее лицо было серьезным и даже встревоженным. Она понимала, что мои слова могут изменить ее жизнь.
– Хочешь послушать сказку?
Она кивнула, и я взяла ее за руку.
– Жила-была маленькая девочка, – сказала я. – Она жила в большом доме на окраине Лондона. В конце той улицы был луг, где паслись коровы, а на другом конце находилась площадь с высокими деревьями и черными оградами. У девочки было все, что только можно пожелать: служанки, шелковые платья и ленты в волосах. У нее была черепашка и птичка в золотой клетке. Она пила какао на завтрак и каждый день кушала мармелад. Она жила, как принцесса, но была очень одинока и не выходила из дома. Она сидела у окна и смотрела на людей, проходивших по улице. Ей хотелось быть среди них, и она мечтала о том, что однажды ее настоящая мама придет и спасет ее.
В один прекрасный день мать девочки решила, что ей нужна няня для девочки. И у женщины, которая пришла к ней, были такие же темные волосы с рыжим оттенком на солнце, и карие глаза – такие же, как у нее. Они кушали вместе, играли в куклы в ее комнате, и маленькая девочка читала ей книжки, потому что няня сама не умела читать. И однажды ночью, когда они ложились спать и девочка уже задремала, няня прошептала ей: «Я твоя настоящая мама, и я пришла забрать тебя отсюда». Тогда они составили план побега и однажды ночью сложили свои вещи и ушли из дома. Только звезды видели их, а луна шепнула им, чтобы они не говорили ни слова.
Повисшая тишина была глубокой. Шарлотта не двигалась и не дышала; ее темные глаза были полны страха, губы безмолвно двигались. Я ждала и смотрела, борясь с желанием прикоснуться к ней.
– Я твоя мама, – наконец прошептала я. – Я оставила тебя в госпитале, когда ты была крохой, и миссис Каллард забрала тебя к себе, чтобы заботиться о тебе. Ради меня. Я всегда хотела вернуться, понимаешь? А теперь я здесь.
Шарлотта дважды моргнула и нахмурила брови.
– Это правда? – спросила она.
Я кивнула. Мне было ясно, что после такой истории ей была нужна другая правда. Я снова забралась на кровать, и она обняла меня и положила голову мне на грудь. Мое сердце никак не хотело успокоиться, и я шептала, перебивая его грохот.
– Когда ты родилась на свет, – сказала я, – я завернула тебя в одеяло и пошла вместе с моим отцом – твоим дедушкой, я называю его Эйбом, в госпиталь для брошенных детей, где нас отвели в часовню. Там они забирают детей на воспитание, пока матери не смогут выкупить их обратно. Поэтому двадцать седьмого ноября, в день твоего рождения, я отнесла тебя туда, чтобы они могли позаботиться о тебе. И я оставила с тобой особенную вещь – белое сердечко, полученное от твоего отца, примерно вот такое, – я показала на ладони. – Оно было зигзагом разрезано на две половинки: он отдал мне одну половинку, а другую оставил у себя. Там он вырезал букву «Б», в честь моего имени – Бесс. А я вырезала внизу букву «К», потому что хотела назвать тебя Кларой.
Она была похожа на маленькую сову: сплошные глаза.
– Тебя зовут Бесс? – прошептала она.
– Мое полное имя – Элизабет. Но некоторых из нас называют Элизами, а других Бесс, или Лиз, Лиззи, Бет или Бетси. Вот сколько имен можно составить из одного – Элизабет. Но здесь ты должна называть меня Элизой. Ты обещаешь? Теперь я Элиза.
Она кивнула, и я крепко обняла ее.
