На второй вечер она проявила интерес к кучкам одежды, безделушек и дешевых украшений Кезии, сваленным в углу комнаты. Джонас доброжелательно предложил помощь, и она стала примерять на нем курточки и головные уборы, пока мы наблюдали за этим, сидя у камина. Его старший брат решил, что они могут открыть лавку; он перевернул старый ящик в качестве прилавка и стал торговать по одному пенни за вещь. Мы с Кезией пользовались наперстками и пуговицами вместо монет, и Шарлотта радостно играла больше часа, облаченная в полосатое платье на несколько размеров больше нужного и в мужской котелок. Она подавала нам предметы одежды, а мы делали вид, будто проверяем их на пятна и наличие блох. Пока они играли, Уильям принес домой пакет жареных каштанов, и мы разделили их, прежде чем закрыть лавочку и отправить детей в постель. Утром Кезия ушла на работу, Уильям остался репетировать струнный квартет, а я снова играла с детьми в одежную лавку. Мальчикам нравилось играть с Шарлоттой. В свою очередь, она стала свободнее общаться с ними, нашла колоду карт и учила их играть в рамми и раскладывать простые пасьянсы. Они рассказали ей о канарейке миссис Абельман, и она попросила посмотреть на нее, но разумеется, это было невозможно. Она читала нам до тех пор, пока я не закрывала глаза и не погружалась в дремоту, а когда просыпалась, то обнаруживала, что они ползают на животе по спальне, собирают кучки пыли и соревнуются, кто соберет больше. Дни приходили и уходили, но от Лайла по-прежнему не было никаких известий. Однажды, когда мы уже давно убрали посуду после ужина и легли спать, я очнулась от беспокойного сна при звуках появления Уильяма. Он тихо закрыл дверь и опустился на скамью, чтобы снять обувь в темноте.
– Уильям? – прошептала я.
Он остановился, и я ждала продолжения, придавленная Шарлоттой, которая глубоко дышала во сне, пока он шарил под столом в поисках лучины. В ее неверном пламени я увидела, что на нем седой парик и красивый голубой сюртук.
– Сколько времени? – прошептала я.
– Третий час ночи, – прошептал в ответ Уильям. Он устроился на стуле напротив меня и посмотрел на дверь спальни, но не пошел туда.
Я протерла глаза. Хотя было темно, я видела, что он встревожен.
– Что такое?
Секунду-другую он размышлял о том, что может сказать.
– Сегодня вечером я играл в бальном зале на Пиккадилли, – ровным тоном сказал он. – Нас усадили за большой раздвижной перегородкой, пока знатные люди ходили по комнатам. Пока мы обменивались нотными листами, я услышал разговор между двумя гостями, стоявшими на другой стороне. Они говорили о пропавшем ребенке.
Лучина трещала и плевалась огнем.
– Один из них, – кажется, генерал-лейтенант, я не разобрал его имя, – говорил другому о маленькой девочке, похищенной из дома в Блумсбери, ребенке богатой вдовы. Все городские сторожа оповещены об этом, все ищут ее.
Мое сердце бешено застучало.
– Они ищут женщину примерно двадцати пяти лет в ситцевом платье с цветочным рисунком, с темными глазами и волосами.
Я вжалась в кресло, сместившись под Шарлоттой, которая по-прежнему спала. Мы молчали целую минуту, пока я осознавала грозный смысл его слов.
– Ты слышал что-нибудь еще? – наконец спросила я.
Он покачал головой. Лучина затрещала, и я сильно потерла лицо обеими руками.
– Ох, где же Лайл? Он говорил мне, что скоро придет. Но даже сейчас, если они ищут меня, то как мне добраться до Ламбета?
Лицо Уильяма было задумчивым.
– Они не будут искать маленького мальчика. Шарлотта может нарядиться в одежду Мозеса и убрать волосы под кепку.
– Хорошая идея. По крайней мере, это кое-что. Но как быть, если сестра Лайла в конце концов не сможет найти мне работу? Ох, надеюсь, что он скоро придет, иначе я не знаю, что делать.
Я думала, что Уильям встанет, но он выглядел серьезным и мрачным, как будто что-то осталось недосказанным.
– Уильям?
Он повернулся ко мне с виноватым видом.
– Не знаю, как и сказать, Бесс.
У меня пересохло во рту, а по коже пробежал озноб.
– Что такое?
– Ну, поскольку мы с Кезией такие, как мы есть… Если кто-то увидит тебя здесь, это покажется странным. Мы не можем выдать тебя за члена семьи, а если они начнут заглядывать в окна и увидят белого ребенка…
Я закрыла глаза.
– Разумеется. Я понимаю. Мы скоро уйдем, обещаю.
Тогда Уильям кивнул и пошел спать, оставив меня в темноте, изнемогающую от чувства вины. Если я останусь, то меня найдут: это был лишь вопрос времени. Шарлотта откроет занавеску, или детские крики привлекут постороннее внимание… Так или иначе, я подвергала опасности мою подругу и ее семью. Я представила толпу перед парадной дверью Кезии: пылающие факелы в руках, искаженные ненавистью лица. Для ненасытной толпы нет более аппетитного зрелища, чем наказание преступника. Я сама присутствовала на церемонии повешения – люди называли это «Паддингтонской ярмаркой», что наводило на мысли о гирляндах и пикниках. Вдова из седьмой квартиры изготавливала веревки для палача.
Я подумала об Эйбе, спавшем у себя дома. Известно ли ему, что я считаюсь преступницей и нахожусь в розыске? Он не умел читать, но мог узнать об этом от Нэнси или от любого торговца в Биллингсгейте, чья жена рассказала ему о розысках. Что он подумает, когда узнает, что его дочь называют похитительницей детей? Разумеется, я не открыла ему правду, когда устроилась работать на Девоншир-стрит. Эйб был ошеломлен и озадачен, когда я сказала, что собираюсь стать няней, но даже тогда он не знал и половины. Мой план в общих чертах состоял в том, чтобы вернуться вместе с Шарлоттой и сказать, что я нашла свою дочь, а работа меня не устраивает. Я надеялась, что он не будет вникать в подробности. Эйб всегда был сдержанным человеком и уважал чужую сдержанность. Я понимала, что должна известить его, когда окажусь в Ламбете, и заверить, что ему не о чем беспокоиться, но Эйб был наименьшим из моих затруднений, и я благодарила небеса за то, что он не видел Шарлотту той ночью, когда мы вернулись домой.
В ту ночь я спала урывками, воображая содержание газетных новостей. Скорее всего, там было упомянуто мое имя и адрес. Я убедила доктора Мида, что моя настоящая фамилия Смит; я сказала ему, что пришла забрать мою дочь под фальшивой фамилией и что меня на самом деле зовут Элиза, а не Бесс. Он поверил мне, так как знал, до каких пределов могут дойти женщины в своем желании скрыть незаконнорожденного ребенка. В желании скрыть свой позор. Нед назвал ее «внебрачной малюткой», и я была готова убить его за это. Из-за него я оказалась здесь, словно безбилетная пассажирка, полагаясь лишь на великодушие моих друзей. Хотя, наверное, было безопаснее находиться здесь, чем на съемной квартире, где хозяйка или соседи могли заподозрить недоброе. Я знала, как быстро люди составляют мнение о новых жильцах и как они упорствуют в своем мнении. Что же, пока я находилась здесь, имела удобное кресло для сна и немного денег на будущее.
