— Вот только не пойму, — говорю, — что у меня с мотивацией? Почему я должен уйти и вернуться с серебром, а не просто уйти и исчезнуть? Никак не въеду за какое место он меня прихватил? Я ведь один должен пойти? В крайнем случае с тобой. Что нам мешает просто свалить, вернуться домой, привезти сюда наших и устроить тут ночь длинных ножей? Почему этот бородатый упырь считает, что я ему чем-то обязан?
— Тут все просто, — говорит Миша, громко икнув. — Ты получишь десятину от суммы и возможность поступить к боярину на службу, начать жизнь заново, так сказать, тем более, что из старой жизни ты ни хрена не помнишь. Отличный шанс, скажу тебе.
Последние слова Миша заключил улыбкой, но глаза оставались серьезными.
— Понятно, — говорю, поднимаясь на ноги. — Пускай другого дурачка поищет. У него ж на роже написано — беспредельщик. Десятая часть… Ты сам веришь в эту ботву? Неужели считаешь, что, принеси я, чисто гипотетически, это серебро, он выдаст мне такую премию? Живому? Не, Мишань, честно, я думал ты — умный…
В абсолютной темноте я беру направление на предполагаемый выход из сарая.
— Ладно, — говорю, — счастливо оставаться. Спасибо за одежду, нормальную раздобуду — верну.
Делаю несколько шагов к дверям.
— Старый, стой! — пресекает мои поползновения Миша.
— Чего еще? — оборачиваюсь.
— Во-первых, куда ты пойдешь, ночь на дворе, а во-вторых, они тебя на копья наденут если один выйдешь.
— С какого перепугу? — спрашиваю. — Кто — они?
— Трое там, велено боярином не выпускать тебя живым, коли не согласишься. Посидим до утра, там поглядим.
Рваный коротко свистнул, раздался скрип открываемой дверной створки. На улице оказалось светлее, чем внутри сарая-свинарника. Лунный свет на мгновенье залил порог, затем его загородила плечистая фигура.
— Звал, Овдей?
— Не спать там! — начальственным тоном рявкает Миша.
— А мы и не спим, — обиженно тянет темный субъект и закрывает перед собой дверь.
— Я ж говорил — беспредельщик, ты весь в него по ходу. А что он там бредил по поводу семи дней?
— Да ничего особенного, сказал, что через семь дней обидится и все.
— Обидится? — переспрашиваю.
— Ага, только не уточнил как.
— Вы серьезно?
— По моему он был очень серьезен.
— Клоун, — выношу диагноз и опускаюсь на ощупь на свое прежнее место.
Действительно, ну куда я в ночь отсюда попрусь, да еще когда физической расправой грозят. Утро вечера мудренее, вот утром и попробую разобраться от чьей головы уши…
Глава четвертая
Не спится.
Рваный подгреб под себя почти все солому и храпит — стены трясутся.
Что за человек? И не мучает ведь совесть. Такого языком нагородил, хоть сейчас в союз писателей председателем…
А может правда в прошлом мы?
Древняя Русь…
А ну, представим на минутку чем это может нам грозить…
На ум сразу приходят Ярослав Мудрый, Владимир Красно Солнышко, Александр Невский, всплывает в памяти шапка Мономаха, та, что, якобы, шибко тяжелая. Еще вспомнил Вещего Олега, который все собирался за что-то мстить неразумным хазарам, какого-то Рюрика и князя Игоря, воевавшего с половцами. Перед глазами полуразмытой вереницей проплыли картины великих русских художников про витязя перед камнем, серого волка с каким-то фраером на спине, знаменитые полотна с мертвецами после Куликовского побоища, тремя богатырями и с Аленушкой возле заросшего пруда. В принципе, не так уж и мало, но на этом все мои познания по обозначенному промежутку истории родной страны заканчивались, любой школьник смог бы рассказать больше. Какого хрена мне здесь ловить? Что за ерунда? Дурдом на выезде…
Кстати, про дурдом. А не психи ли все эти ребята? Деревня дураков? Может тут колония какая для умалишенных? А может не колония, а совсем наоборот — психи с лечебницы на лыжи встали да тут и обосновались, нас с Мишаней случаем в заложники взяли? Или, опять же, староверы-отшельники, отринувшие блага цивилизации дуркуют? Киношники фильму про старину снимают? Зэки беглые?
Идей масса. Одна бредовее другой.
С зэками я, положим, добазарюсь. С киношниками, наверно, тоже. Труднее с отшельниками и психами.
В общем, я решительно отметаю версию с попаданием в прошлое. Этого просто не может быть, наверняка все намного прозаичнее и проще.
Рваный-то каков! Сразу повелся, признаков, говорит, куча. Да каких признаков? В рубище бегать с острыми палками да мечами бутафорскими на поясах еще не стопудовый признак. Чего ему не нравится? Вокруг вполне современный пейзаж, девственная природа, на самом деле как тысячу лет назад, но у нас в стране средняя полоса вся такая, от города отъедешь — заповедник. Ему бакланы какие-то в уши нагадили, он и рад стараться. Аналитик, мать его…
Собственно, отплясывать под чужую дуду я не собирался ни при каких раскладах, здесь они обломаются конкретно. Я ровный пацан и на всякую муть по доброй воле не подписывался, но, похоже, здесь это никого не волнует. Отсюда возникло решение — играть по предложенным правилам, прикинуться ветошью и по-тихому выкарабкаться из этого балагана.
Придумав приемлемый выход из стремной ситуации, я засыпаю полусидя рядом с храпящим на спине Мишей. С первым же петухом просыпаюсь. Утренний свет лениво заползает в узкие оконца, разгоняет сумрак по щелям. Миша раскинулся кальмаром, сопит громко как аквалангист в трубку. Возится хряк, орут наперебой петухи, лепота, одним словом, как в деревне у бабушки на каникулах. Валяюсь без движения, додремывая. Скоро лежать становится лень, встаю на зарядку. Пропускать эту процедуру я себе не позволяю в любом состоянии за очень редким исключением. Помахав руками и ногами, занимаю упор лежа, делаю тридцать отжиманий, потом столько же приседаний, повторяю круг три раза. Чую, как заходил по венам живой сок, заиграли мышцы, поползло вверх настроение. Умыться бы еще…
Бодрой походкой прохожу к дверям, осторожно отворяю. На ярком свету сначала щурюсь, потом изучаю троицу, расположившуюся на березовых чурбаках в нескольких шагах поодаль. Не спали что ли? Поглядывают, сучата, скоморохи ряженые. Интересно, кто из них меня по жбану звезданул?
— Эй, телефон в деревне есть или вы тут совсем дикие? — кричу в их сторону.
Парни встрепенулись, повскакивали на ноги. Копьецо в руках одного недвусмысленно повернулось жалом в мою сторону. Я немного охолонул. Почему-то показалось, что ребятки излишне не задумываясь пустят свое нехитрое оружие в ход. У всех троих помимо копий на поясах висят такие же как у Миши ножики. Господи, да что же это такое? Снится мне все это что ли?
Я делаю примирительный жест открытой ладонью как индейский вождь на совете племени и прячусь за дверью внутри сарая.
