— А тебе?
— Миная во всей округе добрым словом вряд ли кто помянет, разве что за серебро. Головач хоть и с причудами был, а все же настоящий боярин, хозяин своей вотчины. Надеюсь и Бур таким же будет.
Прямо-таки нектар на душу…
— Стало быть — постоим?
Шепет режет взглядом единственного ока.
— Ты, десятник, не серчай, у меня дети, внуки, жинка хворая. Я против Рогволда не пойду. И вам не советую. Если б Минай один был — другое дело… Он понимает, что нас тут совсем не много, рассчитывает без трудностей обойтись, иначе привел бы больше людей. Напролом не полезет, говорить захочет, до чего договоритесь — тебе решать.
Меня начинает переполнять чувство возмущения, в груди заворочалось дерзкое упрямство. Мало ли на что он там рассчитывает. Посмотрим еще кто кому трудности создаст. Печати хочет? Хрен ему по всей морде! Пусть где хочет новые берет, этих он не получит…
Оборачиваюсь к денщику.
— Голец, дуй на торг к Липану, пускай сам приходит и всех кого сможет приведет. Может не уменьем, так хоть числом их отпугнем.
Голец быстро исчезает. Оставив оторопелого Шепета стоять столбом, спешу на перевязку.
В тереме узнаю, что боярыня затворилась в покоях наверху, видеть никого не желает. С нею дочь и внуки. Зато Тихонька, увидав меня как вцепился, так и не отходит.
— Стяр, возьми меня урманов бить, — канючит Тихонька. — Я стану тебе ножи подавать, много еще принесу!
Вот сопляк наивный, думает я буду сидеть себе на лавочке и один за другим метко швырять в набегающих врагов ножики.
— Никого мы бить не будем, — говорю. — По крайней мере — пока. А если и будем, то где твоя зброя? Ты как воевать собираешься? Без брони тебя гридь и урманы утыкают копьями, будешь на ежа похож.
Тихонькина губа подрагивает от обиды.
— Найду я зброю, — говорит, едва не плача.
— Найдешь — приходи.
Закутаннаяв какие-то жуткие лохмотья бабка Данья обтирает мою ногу ветошью, накладывает свежие мази и снова туго бинтует. Говорит, что заживает быстро, опухоль почти спала, дней через шесть смогу пробовать ходить без помощи костыля.
Спрашиваю какие шансы у Завида выкарабкаться. Со вздохом почесав кривым мизинцем короткий нос, Данья выражает уверенность, что Дохот в Навь его не отпустит, она со своей стороны сделала все чисто, теперь по мере возможностей помогает травнику.
На дворе все та же жара. Солнечные лучи перемежаются тенью плывущих по небу пухлых облаков. Хоть и последний месяц лета, а тепло, верится, еще постоит. Об осени и тем более зиме думать не хочется. Если все с Минаем обойдется, буду ждать зимний обоз в Полоцк, подзадержался я здесь…
Исполнительный Липан приводит с собой десять человек, включая Ноздрю и Шишака. Последнего я отсылаю назад, его шаловливые ручонки нам полезнее в другом месте, то, что он не воин за версту видно. Оставшимся сулю по пригоршне серебряных кругляшей, если помогут.
На своей шкуре испытав готовность дулебов к любой бузе, не удивляюсь отсутствию отказников. Подраться, да еще и за денежку всегда будьте-нате…
Шепет ведет вереницу дулебов в подвал вооружаться. Я прошу Рыкуя собрать всех мужиков, что работают в усадьбе по хозяйству на постоянной основе и снабдить оружием.
— Ты хоть всех городских смердов и огнищан собери да исполчи, против гриди княжеской что смородовая ягода супротив камня будет, — недовольно ворчит однорукий. — Минай он ведь такой, крови не боится.
Я живо представляю какая большая получилась бы армия, особенно если еще всех ремесленников в строй поставить до кучи. Бондари с кузнецами ребята здоровые, иначе не смогли бы они тянуть на своих плечах основную долю городской экономики. Для меня стало открытием, что Виров живет бочками, вернее их изготовлением. Кроме, собственно, бондарей, мастеров по изготовлению бочек, бочонков, ведер и другой подобной утвари в бизнес вовлечены изготовители железных обручей, клепок и оковок — кузнецы, лесозаготовители и плотники. Работают в основном семейными артелями, привлекают и наемных рабочих. Спрос на вировские бочки велик далеко за пределами боярской вотчины. Шлют их поначалу в Полоцк, оттуда развозят по десяткам городков и сотням весей в основном водным путем, когда и тележными обозами. Самые большие бочки в рост человека скопом связывают за кормой грузовых насадов, цепляют к плотам, наполняют балластом для осадки и буксируют вверх вниз по реке. Вот кому продавали камни те пацанята, встреченные мною на дороге из Овдеевой деревни в Виров.
— Надо станет — соберу и огнищан, — говорю. — Сделай пока как прошу.
— А может стрелу ему в горло пустить сразу как придет? — задумчиво предлагает радикальную меру Голец.
Я с интересом поворачиваюсь к денщику, иногда выдающему настоящие перлы, но мой энтузиазм мигом охлаждает однорукий экс-дружинник.
— Княжьего суда захотели? Ну-ну…
Бормоча что-то непотребноев бороду, Рыкуй уходит собирать работников. Их, насколько я успел насчитать, при боярыне шестеро. Мастера на все руки: конюх, дворник, скотник, плотник, кузнец и так далее. С ними нас будет ровно три десятка. Думаю, неплохое количество, чтобы одолеть десятерых какими бы суперменами они не были. Плохо, что нам неизвестно сколько с Минаем урманов да и свои верные людишки у него наверняка имеются. По военной науке гарантированное взятие укрепления обеспечивает многократное превосходство атакующих над обороняющимися в живой силе, если, конечно, нет артиллерии. Пушек у Миная нет и в ближайшие несколько сотен лет не будет да и воинов с ним вряд ли больше нашего, так что придется ему здорово постараться нас отсюда выкурить.
Нет, княжий суд нам определенно не нужен, сами как нибудь обойдемся…
Далеко за полдень прибегает в усадьбу взлохмаченный пацан — сынишка плотника. Глаза навыкате, дышит как паровоз. Сверкая крупным жемчугом молодых зубов, восторженно кричит от самых ворот:
— Идут к нам, со стороны торга! Ох и суровые!
Глава двадцать пятая
Сердце подскакивает к кадыку.
— Так, — говорю, торопливо дожевывая всухомятку сухарь, — ворота на засовы, глядеть всем в оба! Сами все на виду будьте, держитесь парами и тройками возле сараев и клетей, оружие напоказ. Никто не суетится, покажем, что они нам не страшны. Невул, будь на крыльце, остальные стрелки по крышам.
Рыкуй просит подсадить его на крышу конюшни, самой высокой после терема постройки, с которой видна часть улицы и дорога с той стороны откуда ожидаются гости.
Сидит он там минут десять, потом ловко спрыгивает, отряхивает седалище.
— Это Вендар. Варяг. Вместе с детских начинали. Должен меня помнить.
— Минай с ними?
— Нет, одни полоцкие, урманов тоже не видно.
Это хорошо, что не видно, найти с ними общий язык в свете последних событий было бы практически невозможно.
