— Слушай, Вендар, а почему ты меня той ночью у боярского терема не убил, мог ведь завалить запросто?
— Гридь никого не убивала. — говорит, не поднимая на меня глаз. — Минай очень просил, но Рогволд такого наказа не давал.
Хм, ясно, товарищ далек от самоуправства, такому нужен четкий и ясный приказ от непосредственного командира. Если б полоцкий князь дал такое задание, меня бы давно черви грызли или пеплом на пашню.
— Как думаешь, станет Минай мне мстить?
— Не мое это дело.
— Тоже верно. Ладушки, пойду спать.
На исходе нашей второй ночевки в шалашах на берегу Двины, из раннего утреннего тумана, белесой мглой покрывающего студенистую воду, словно из облака, один за другим вспухли цветные, полосатые паруса четырех кораблей, бесшумно идущих в кильватерной колонне.
Над берегом разносится радостный клич часовых из числа Вендаровых дружинников:
— Лодии! Лодии пришли!
— Князь!
— Рогволд пришел!
Тотчас как потревоженный муравейник взрывается беготней лагерь. Вендар велит на всякий случай всем собраться и быть готовыми к немедленному выходу, одновременно посылая кого-то оживить остывшие за ночь кострища.
Я стоял и заворожено глядел как головная лодья с деревянной птичьей головой на носу, за три минуты прибрав парус, клюет вправо и правит к нашему берегу. За ней как журавлиный косяк за вожаком поворачивает весь строй. Семь пар длинных весел дружно опускаются в воду и первая лодья, теряя ход, под острым углом мягко врывается в прибрежное мелководье. Таким же макаром пристают остальные.
«Как на картинке в учебнике», — прибегает острая мысль при очном знакомстве с древнерусскими кораблями в походном положении. На то, что это именно корабль — боевое судно, а не просто лодка или баржа указывает ряд круглых щитов, вывешенных снаружи бортов между весельными гнездами. Носы каждой из четырех лодий выполнены в виде изогнутых лебединых шей, а чтобы не оставалось сомнений насчет отнюдь не мирного характера красивой птицы, неизвестный резчик по дереву “вставил”в раскрытый лебединый клюв ряд устрашающих зубов, выкрашенных как и вся голова потускневшими белилами. Стильно, ничего не скажешь.
По неширокой доске с набитыми поперек жердочками с головного корабля на берег сходит Рогволд. На князе круглая, черным мехом подбитая шапка, шелковая красная рубаха опоясанная несколькими ремнями с холодным оружием, темный шерстяной плащ и мягкие сапожки, выпрастывающие из своих голенищ широкие мотнины лиловых портков. Следом за ним по сходне ловко сбегает легкотелый юнец лет десяти-одиннадцати, одетый точь в точь как полоцкий князь, даже полог плаща, лежащий на кончике меча идентично вздымается, когда пацан кладет ладонь на рукоять.
Совершив нехитрые мыслительные действия, прихожу к выводу, что имею удовольствие лицезреть счастливого папашу с младшеньким отпрыском мужского пола. Как бишь его… Ольдар, кажется. Да, Ольдар.
За Ольдаром, каждым своим шагом на мгновение превращая прямую деревянную сходню в подобие коромысла, следует плечистый воевода Змеебой. На земле князь по-братски обнимается с Буром и Овдеем, кивком отвечает на низкий поклон Вендара, после чего вся верхушка сводного войска, включая юного Ольдара, уединяется у костра с парящим на молодом огне медным котелком.
С каждой из лодий размять ноги на берегу высаживается по полсотни воинов. С трудом подавляю порыв протереть глаза и пересчитать их заново. Двести человек? С такой дружиной Рогволд двинул вразумлять целый народец? Не мне учить князя, но по моему этого недостаточно даже если взять во внимание не полные три десятка новобранцев. По ходу Рогволд не очень-то верит в организованное сопротивление земиголов и явно рассчитывает не повторить горькую судьбу приснопамятного князя киевского Игоря, по ироничному совпадению, носившего оперативную кликуху «Старый». Что ж, уверенность в своих силах — половина победы, как говаривал мой тренер Захарыч.
Людишки в полоцкой дружине разновеликие и разновозрастные — на вид от двадцати пяти до сорока. Кто в окладистой бороде, подобно одному из основоположников коммунистического учения, кто в усах с бритыми щеками и головой, у некоторых над верхней губой только начинает пробиваться жидкая растительность. Есть десятка три индивидуума повышенной лохматости как на башке, так и на лице, с прядями волос, заплетенными в косицы. Урманы, должно быть, или еще какие скандинавы, поди их пойми. Подавляющее большинство дружинников безоружны и бездошпешны, лишь у немногих из числа, наверно, самых опытных, предпочитающих не высаживаться на незнакомый берег без оружия, на поясе меч в ножнах или топорик приторочен. По отношению к «салагам» все они ведут себя довольно доброжелательно, можно сказать, по-дружески.
От наплыва такого количества людей на берегу сразу становится тесно. Словно прибывшие на пикник туристы полоцкие старослужащие тащат к кострам узлы и кульки со снедью, располагаются по-хозяйски, зовут обитателей лагеря разделить с ними трапезу. Наших долго звать не требуется, почти весь личный состав охотным согласием отвечает на приглашение и занимает места вокруг костров.
От ближайшего ко мне костра призывно машет Голец. Я киваю: сейчас иду, дескать и мысленно хвалю парней, что сидят все пятеро вместе, держатся рядышком одной кучкой как и договаривались.
Только сейчас я замечаю, что за четырьмя боевыми лодиями в берег уткнулись гнутыми носами два пузатых грузовых насада. По высокой осадке посудин с весельно-парусным оснащением делаю предположение, что насады загрузят добром в земигольских землях, надо же будет Рогволду на чем-то собранную дань увозить, а пока их временными пассажирами станут члены отряда желторотиков во главе с Вендаром, то есть мы.
Завтракая ставшей привычной прожаренной на открытом огне дичиной, жадно вслушиваюсь в болтовню полоцких с нашими, из которой надеюсь почерпнуть полезные сведения относительно предстоящего похода, но ничего дельного усвоить не удается, кроме того, что это первый и последний сход на сушу, дальше лодьи пойдут днем и ночью без остановок. Еще я узнаю, что подавляющее большинство приплывших воинов люди Змеебоя, так как большая княжеская дружина до сих пор не вернулась в Полоцк.
Примерно через час гасим костры, забираем из повозок свои пожитки и топаем на берег грузиться на судна. На подходе к насадам нашу веселую компанию тормозит какой-то потертый тип предпенсионного возраста из княжеского сопровождения. Быстро переговорив с ним, Вендар ведет нас к последней посудине. Перед сходнями нас снова останавливают, мы с Гольцом нарочно держимся с краешку, мало ли чего. Похоже, что-то у командования не заладилось, вот и подождем, незачем зря колыхаться.
Пожилой дружинник неподалеку оживленно разговаривает с Вендаром. На пределе слуха выхватываю разрозненные слова и несколько раз слышу “другой берег” и “перебить”. Угнездив между бровями озабоченную складку приближается Миша. Зыркнув на меня исподлобья, останавливается возле Вендара с собеседником, вслушивается в их базар.
Нетерпеливый Голец выныривает из-за моего плеча.
