Жаль, что только двое. С другой стороны при барчуке принеси-подай тоже не сладко. Парень, по ходу, капризный.
Следующим утром, едва рассеялась ночная хмарь в гридницу заваливается Голец. С красными от недосыпа глазами и синюшне набрякшими веками, точно вокзальный ханыга мучимый сильнейшим бодуном. Вместо правой брови спелой сливой налилась огромная гематома. Я приподнял голову с подушки и оглядел приятеля придирчивым взором.
— Забухал что ли? Кто это тебя так?
— Пустяки. Упал.
— Упал? Золотой дам еще раз так упадешь?
— Нет у тебя золотого.
Голец деловито прошелся между лежаками, проверил, кто кроме меня еще есть в гриднице, затем подошел ко мне вплотную и сверху вниз вполголоса заявил:
— Хватит щеки плющить, поднимайся, я тебе дело подыскал.
— Какое еще дело, что за гон? Не порть выходной я тебя прошу.
— В городской корчме. Пьянь взашей вышвыривать, с забывчивых плату вытряхивать, словом, порядок блюсти, хозяину помогать. Парень ты здоровый, кулачищи вон с детскую голову.
— Ты предлагаешь мне работать вышибалой? — меня искренне удивляет не столько возможность заиметь не слишком престижную профессию, сколько само ее здесь существование. Древняя Русь продолжает преподносить сюрпризы. — А ничего, что я уже служу князю?
— Одно другому не помеха. Днем служба, вечером и ночью — работа. Заодно угол свой заимеешь. Тебе же нужен угол?
— А то ты не знаешь, — усмехаюсь. — Нам всем теперь придется угол искать.
— Ну не всем, а только половине, — уточняет Голец. — У причалов, рядом с местом, где князь собирается лодии строить, есть заброшенная землянка. Крышу поправить, дверь сколотить и можно жить, печка там целая.
— С таким распорядком копыта протянешь, — говорю, критически оценивая перспективу вкалывать круглые сутки.
— Ты молод, здоровья хватит, серебра накопишь, справу путную купишь. Хозяин сказал, что не поскупиться на доброго нового работника. Комнату выделит, вещи сложишь.
— А старый работник где?
— Убили. Зарезали какие-то залетные. Ножом прямо в сердце. Тоже, говорят, кулаками ворочал на загляденье.
Голец цапнул из общей корзины сухарь, придирчиво выглядел плесневые места и смачно захрустел. Правый глаз его почти полностью закрылся под давлением мягкого яйца вместо брови. Похоже, ночной драчун был левшой, больно удачно приложился.
— Ну, чего замер? — спрашивает нетерпеливо.
— Думаю.
— Дурак думками богатеет. Ты не думай много, оторви задницу от лежака и пошли, тебя хозяин ждет.
Сковырнув себя с топчана, с гримасой недовольства принимаюсь вяло одеваться. Что-то слишком много хозяев развелось. Один хозяин, другой хозяин хозяина и так далее, надоедать начинает, к черту послать некого. Глянуть, однако, стоит. Чего мне терять? Княжьи охоты да пиры все равно мимо, Рогволд предпочитает обходиться услугами бывалых гридней. Городскую стену эту обрыдлую? Скучать я по ней точно не стану. Старинная поговорка провозглашает необходимость солдатику держаться подальше от начальства, поближе к кухне. Да и угол в теплой корчме как-то милее выстуженной, полусгнившей землянки. Жалование, опять-таки…
Владельцем небольшой корчмы возле заполоцкого торжища, оказался довольно пожилой, но деятельный джентльмен с круглым, оттопыренным пузом. Мелко потрясая большой, плешивой головой (у дядьки, видимо, прогрессировала болезнь Паркинсона), заслуженный работник общепита в двух словах ознакомил меня с обязанностями и попросил не теряя времени приступить к их исполнению.
Голец, едва успев свести меня с новым работодателем, испарился, я же, прежде чем, примерить почетную должность вышибалы, решил осмотреться как внутри, так и снаружи заведения. Нашел, что с улицы постройка практически ничем не отличается от корчмы на причалах. Такой же крепкий сруб, такая же крыша, две двери: передняя с крылечком без ступеней и вторая на заднем дворе как прямой выход из кухарни. В стенах по одному маленькому оконцу с деревянными задвижками. Ограды вокруг двора никакой, так как стоит корчма на перекрестье проходящих через весть подол дорог и является своеобразной частью здешнего рынка, который раза в три больше вировского. Столица полоцкого княжества помимо всего прочего живет торговлей с многочисленными землями далекими и близкими, а за проход по связывающим эти земли водной и сухопутной артериям берет налог — мыто. Не бедный город, не чета занюханному Вирову. Народу на торге летом и зимой немерено в независимости от проведения ярмарок. Отсюда и завидная популярность заведения, к полудню навалило страждущих перекусить, что в фабричную столовку в обеденный перерыв.
За несколько пробных минут в корчме я усвоил — здесь придется потрудиться. В отсутствии стоящего хозяйского помощника посетители обнаглели, почуяли безнаказанность, по словам хозяина редко когда обходится без драк и поножовщины. В помещении царит беспрестанный гул возни, нетрезвый хохот. Нахлебавшись хмельных браг, орут хором песни, а потом молотятся всем, что попадает под руку, кровь льется рекой похлеще пива с квасами. Колизей какой-то, а не корчма.
Я прошу у Дикаря, так звали корчмаря, таймаут на подумать и отправляюсь в обратный путь до гридницы.
Чего тут, собственно, думать? Навести порядок железной рукой, комнатушки два на два мне за глаза, питание бесплатное, до корабельного двора не так уж и далеко, а не покатит — всегда можно отказаться.
В гриднице под верхнюю рубаху я напяливаю кольчужку от дурного ножа, цепляю на пояс меч, да так и появляюсь к вечеру в бурлящем страстями зале. Уж как обрадовался корчмарь, увидев меня при исполнении, не описать, ему ведь тоже частенько тумаков перепадает. Только что не прыгал, восхищенный, тем, что у него будет нести службу настоящий дружинник. Для начала я посидел за небольшим столиком в уголке перед копченым карасем и жбаном сбитня, дабы привыкнуть к обстановке. На пятом глотке ко мне подваливает нетрезвая троица, как я успел понять — заводилы всех нехороших начинаний в многострадальном кружале. Попросили угостить. Угостил, куда деваться. Одного сломанной челюстью, двум его дружкам свернул на щеку носы. Провожая до дверей пинками, прошу добро пожаловать в любое время. Затем выхожу на середину зала и громко обращаюсь к примолкшему честному народу, популярно объясняю, что с сегодняшнего дня настают в корчме суровые будни, бить никого больше не стану, а вот рубить, пожалуй, начну. Кому охота подраться милости прошу на свежий воздух, там хоть поубивайтесь все, но в корчме отныне запрещено. А кто захочет пошалить в мое отсутствие, того обязательно отыщу и накажу.
Под моим гневным оком остаток вечера протекает относительно спокойно, удовлетворенный своей деятельностью, я спешу попасть в крепость до закрытия ворот.
Утром в гриднице собираются оба десятка. Сологуба и мой. Вещмешки снаряжены, оружие в порядке, личные сундуки-скрыни опустошены. Готовы выдвигаться на новое место службы. Не сундуки с вещами, а мы готовы, двадцать два человека. Сила не малая, трепещи подол!
