— Зззрррртч! — сухой треск и Оба валится на спину с открытым ртом, придерживаю его, чтобы не разбил себе затылок. Быстро оглядываю комнату — никого нет, обычная холостяцкая квартира, одна комната, дверца в ванную, тут же кухонька. Стол, стул, компьютер, кровать. Везде — пустые бутылки и порванные упаковки из-под чипсов и лапши быстрого приготовления. И запах — затхлый запах помещения, где не проводили влажную уборку последние несколько лет. Вонь. Тяжелая вонь висит в воздухе.
Затаскиваю тело в квартиру, переворачиваю на живот, связываю руки полотенцем — чтобы не было синяков на запястьях. Внутрь скользит Шизука и закрывает за собой дверь. Морщится от запаха — вижу даже под маской, что морщится.
— И почему мужики такие свиньи… — ворчит она, быстро открыв дверь в ванную и проверив ее. Киваю ей на Обу, она достает полотенце и связывает ему ноги, морщась при этом. Присаживается над ним, придавив коленом шею и взяв у меня шокер. Я быстро провожу обыск в поисках скрытых камер, микрофонов или иных устройств. Не нахожу ничего. Понятно, что если бы профессионалы здесь прослушку устанавливали — хрен бы я чего нашел, но за Обой Иошито вряд ли кто следит… это он сам мог бы установить камеру, девушек там записывать, если с кем встречался, но… да, кто ж ему даст, такому-то?
— Чисто. — говорю я. Что же, пришло время поговорить с Обой Иошито по душам… жаль, что тут стены тонкие… придется сперва правила установить.
— Можно я сама? — спрашивает Шизука и глаза у нее блестят. Вздыхаю. Прав был Широ — что-то серьезно не так с нашим поколением.
Глава 16
Мы сидим и ждем, когда он очнется. Надо было захватить с собой капсулу с нашатырем, но уж тут я не продумал. Вариант облить водой и надавать по щекам — исключаю сразу, мне необходимо, чтобы как можно меньше следов после нас осталось. Потому мы с Шизукой уже в латексных перчатках, на ногах, поверх обуви — бахилы. На лицах — медицинские маски. Мы — хирурги. Так сказать, вырезаем скверну на теле социума. Тут главное всерьез в такое самому не поверить, а то так и до фанатизма и ощущения собственной избранности недалеко, а там начнешь в трико и плаще по крышам бегать, спасать город от преступников, не замечая, что сам таким являешься. Критичное мышление сохранять, так сказать.
— Ммм?! — о, очнулся. Наклоняюсь к Обе Иошито, студенту в академическом отпуске и заглядываю ему в глаза. В глазах — непонимание и ярость. Кусок полотенца во рту мешает ему закричать, и он мычит. Мычит яростно и возмущенно. Вздыхаю. Натягиваю ему на голову пластиковый пакет и прижимаю его к лицу, перекрывая дыхание. Он бьется на полу, словно рыба, руки стянуты за спиной мягкими полотенцами, ноги тоже. Жду. Жду пока отчаяние и ужас не затопит его сердце, пока он не попрощается с жизнью и не поймет, что все происходящее тут — всерьез. Пока за один вздох вонючего воздуха этой комнаты он не будет готов отдать все.
Снимаю пакет с головы. Снова заглядываю в глаза. О, есть контакт. В глазах — по-прежнему непонимание, но ярости больше нет. Страх.
— К сожалению у вас тут очень тонкие стены — информирую я его: — потому если ты будешь шуметь, то разбудишь соседей. Нам же не нужны лишние проблемы, верно? — смотрю ему в глаза. Наконец он кивает головой. Отлично.
— Смотри, сейчас я выну у тебя изо рта кляп. Если ты вздумаешь закричать или хотя бы повысить голос — я надену тебе на голову этот пакет снова, но на этот раз — примотаю его скотчем к шее. И уйду. — в его глазах появляется ужас. Мало людей, которые один раз побывав с пакетом на голове — сразу же готовы повторить такой опыт. Это… неприятно. Тебя словно разрывают тысячи маленьких когтей изнутри, так тебе охота вздохнуть, и ты готов на все, лишь бы тебе дали воздуха. Как там говорил Яма у Желязны в «Боге Света» — никто не поет гимнов дыханию, а попробуй-ка обойтись без него. И сегодня дыхание — тема дня. Или ночи. Ночь же на дворе.
— Попробуем. — краем глаза я слежу за Шизукой, смотрю на ее реакцию. Она не выказывает никаких признаков отвращения или неприятия насилия над ближним. В первый раз это всегда трудно, по себе знаю, человек, который легко переносит насилие над другим человеком или даже животным в первый раз — скорей всего или психопат… или вырос в деревне. Городские не держат корову или барана за ногу, когда с него снимают шкуру… или коптят свинье щетину паяльной лампой и в воздухе раздается запах горелой плоти. Шизука, судя по всему — деревенская девочка. И психопатка, конечно же. Дай ей паяльную лампу и… мда. Повезло Обе Иошито, что тут стенки тонкие. Или не повезло? Я вынимаю изо рта у него кусок полотенца и смотрю на него. Он судорожно сглатывает и открывает рот, но я — прижимаю палец к своим губам. Он послушно молчит.
— Для начала — где твой телефон — спрашиваю я и у него в глазах мелькает понимание и облегчение. Он думает, что мы — воры. Хочет так думать. Лица мы не открываем и это дает надежду пережить этот день… если он умен. Но история против этого умозаключения. Гадить там, где учишься… недальновидно.
— На столе… — хрипит он и я качаю головой.
— Другой телефон — поясняю я и он моргает глазами. Другого телефона у него нет. Значит не слишком-то умный. Значит — не держит так называемый «burner phone», на всякий случай.
— Только один телефон? Точно? — делаю вид, что собираюсь надеть на него пакет и он сучит ногами и мотает головой.
— Не надо! У меня только этот телефон! Клянусь! — торопливо шепчет он. Как и Усикава из одна тысяча невестьсот восемьдесят четвертого года — он уже один раз взглянул в глаза смерти и теперь жаждал отсрочить следующую встречу — до дрожи в коленках. Это неправда, что можно привыкнуть к ее дыханию в затылок — никогда не привыкнешь и чем дольше она дышит, вздымая каждый волосок на шее дыбом — тем хуже становится. Можно впасть в ступор, можно отупеть от Ее постоянного присутствия, но не привыкнуть. Залихватски мотнуть головой «что, в первый раз?!» — вряд ли получится. По крайней мере я так и не смог привыкнуть сам и не встречал людей, которым бы удалось.
Так и Оба Иошито — всего то минута с чем-то с пакетом на голове и вот он уже готов сотрудничать и делать что угодно, лишь бы этот пакет снова не оказался у него на голове, а его легкие не раздирала бы мучительная боль от невозможности вздохнуть. Однако боль не самое главное… главное — панический страх. Страх перед чем-то, что ты даже осознать не в состоянии, животный страх, что ты так и останешься с этим пакетом на голове — навсегда. Ведь это несложно — снова натянуть его на голову и примотать скотчем в районе шеи, а потом — подождать. И осознание этого — повергает его в ужас. Сейчас нельзя дать ему опомнится и начать придумывать себе варианты и способы. И я начинаю задавать вопросы. Быстро, один за одним. Друзья. Связи. Даты. Сколько раз они проделывали это с девушками — тут он пытается юлить, но я снова натягиваю пакет ему на голову, и он отчаянно мотает головой и открывает рот, что-то пытаясь сказать, закричать, но у него нет воздуха в легких и когда пакет с головы снимается — он уже сломан.
— Я… я не помню — признается он: — но больше десятка точно! Мне очень жаль!
