— Враньё, — хмыкнул Павел Тимофеевич, но от дальнейшего чтения не отказался.
Следующая история рассказывала про раненого бойца, который очнулся на поле боя и увидел, как по трупам солдат прыгают мелкие черти и веселятся.
— Чертовщина, — прокомментировал эту антинаучную заметку редактор. — А это что? Тоже нечистая сила?
— Да, — вздохнул я. — Врач шёл в медсанбат по просёлочной дороге и тут подъезжает «козлик», то есть автомобиль ГАЗ-64. И водитель белобрысый весёлый простоватый парень говорит военврачу: «Садись браток подвезу». И врач бы и сел, но вдруг у него надорвался ремешок крепивший кобуру и неожиданно, нагнувшись, военврач краем глаза заметил, что у водителя нечеловеческие черты лица и острые зубы как у акулы. Врач, конечно же, схватился за оружие, а водитель посмеялся и поехал дальше.
— Закусывать надо особенно медицинский спирт, — пробубнил Павел Тимофеевич. — А это статья про пропавшие в Бермудском треугольнике американские самолёты? Помню, читал что-то такое. Молодец, хорошо работаешь Валера. Меня за твои рубрики знаешь как в Горисполкоме хвалили. Будет из тебя толк в журналистике.
— Замечательно, — усмехнулся я, имея уже громадный опыт газетной работы за плечами. — Что в Горисполкоме сказали по поводу криминальной хроники?
— Что сказали? — Встал из-за стола главный редактор, затем он прошёлся к окну, расправил плечи, словно орёл на горном уступе и сказал, — Горисполком на криминальную хронику добро не дал. Не надо народ нервировать, потому что наш советский человек должен спокойно спать и спокойно ходить на работу.
— Ясно, если спрятать голову в песок, то жизнь на удивление понятна и проста. — Я тоже встал со стула и на прощание произнёс. — Павел Тимофеевич, криминальную хронику я всё равно пробью, пусть не в нашей маленькой газетке, а в пермской большой — это раз. И второе, три или четыре дня меня здесь не будет, надо бы съездить в одно место. Туда, куда дороги нет.
— Куда это ещё? — Вздрогнул Кривоносов. — У нас только-только продажи начали расти! Ты мне это брось!
— В будущее на тридцать с лишним лет вперёд слетаю и назад, ха-ха, шутка юмора. — Засмеялся я.
* * *
Через три часа в школьной столовой, где были сдвинуты столы и расставлены перед сценой стулья, я на своей коже прочувствовал, что такое шутка, а что такое юмор. При всём уважении к сборным девятых и десятых классов в их программах шутки были, но юмор напрочь отсутствовал. Если девятиклассники под руководством Наины Файзиевны разыгрывали сценки из студенческой жизни, то сборная 10-х, собравшихся поглазеть на наши самодеятельные потуги школьников старших классов, решила поразить Шекспиром. Над Шекспиром в исполнении Генки, Зюзи, баскетболиста Лёхи и длинноногого Алика, а так же примы балерины Веры Чистяковой ржал исключительно приглашённый режиссёр, по совместительству назначенный нашим директором школы главным судьёй завтрашнего КВНа.
— Браво! Браво! — Орал он в одиночестве и хлопал не жалея ладоней, когда свои реплики произносила мажорка Чистякова.
— Знатно мужичка деньгами подмазали, — шепнул мне Андрюха Рысцов. — Кстати, а где приглашённый артист больших и малых театров.
— Завтра сразу на премьеру подъедет, — так же шёпотом ответила Томка Полякова, настоявшая, что она просто обязана выступить с нами в сегодняшнем потешном спектакле.
«Если бы не её вредный характер, то идеальная подруга жизни, — подумал я. — Ведь знает, что мы сейчас выйдем, чтобы облажаться по полной программе, но всё равно с нами до конца, как настоящий командный игрок».
— Ты что на меня Молчанов так смотришь? — Усмехнулась Полякова.
— Прости, задумался, — пробурчал я.
Наконец, Шекспир, устав вертеться в гробу, закончился, десятиклассники под жидкие аплодисменты школоты спустились со сцены и профессиональный театральный режиссёр, глянув на нашу «четвёрку смелых», скомандовал:
— Пожалуйте на Голгофу, молодые люди.
— Кушать подано, — очень тихо пробурчал я и Рысцов загоготал, как ненормальный. — Это нервное, — извиняющимся тоном сказал я режиссёру и, взяв в руки гитару, повёл за собой Полякову, Широкова и моего невыдержанного друга.
На сцене я подмигнул всей команде и сказал:
— Если слов не помните, лепите от себя.
— На то мы и пельмени, чтобы лепить, — заулыбался Рысцов.
— Лично я все свои реплики помню, — недовольно бросила на нас взгляд Полякова.
— А мне похер, — коротко высказался хулиган Широков.
— Вот и ладушки, — выдохнул я.
— Так вы нас порадуете чем-то? Или нет?! — Крикнул режиссёр, сидящий в центре столовой рядом с директором и завучем, которая откровенно скучала, ей на этот КВН было начхать и расписаться.
— Сборная восьмых классов! — Отрапортовала Томка Полякова и, посмотрев на меня, решительно кивнула.
Я провёл по струнам и заиграл песенку друзей из мультфильма «Бременские музыканты»:
Ничего на свете лучше неету,
— запели мы хором.
Ничего на свете лучше неету,
Ничего на свете лучше неету,
Ничего на свете лучше нет!
— Всё! — Гаркнули мы вчетвером, и зал, забитый школьниками, впервые за весь прогон загоготал так, что завуч Маргарита Максимовна проснулась и вскочила на ноги, чтобы навести порядок.
— Наша команда называется! — Выкрикнул Рысцов, когда хохот затих.
— Шахтёрские пельмени, — пробормотал Широков.
— Шахтёрские пельмени! — Выпалила Полякова и, показав в руке уголёк, добавила. — Кушать подано!
Школьники, сидящие на стульях, попадали от гогота на пол, а режиссёр покраснел словно перезрелый помидор. Наверное, ему в юности доводилось играть именно в таких ролях, где говорят только одно: «Кушать подано».
— А зачем мы сюда сегодня пришли? — Спросил я громко своих друзей.
— Широкова будем в пионеры принимать! — Заржал, непрофессионально расколовшись, Андрюха и в зале началась настоящая истерика.
— Пионер всем пример! — Снова как на собрании гаркнула Томка, перекрикивая ржачь, устроенный школьниками старших классов. — А ты Широков песни пионерские знаешь?
— Нет, — буркнул Толик. — У меня контузия.
— Тогда пой вместе с нами! — Скомандовал я и снова заиграл мотив песни друзей из «Бременских музыкантов».
Наш ковер — цветочная поляана!
— Запели мы вчетвером.
Наш ковер — цветочная поляана!
Наш ковер — цветочная поляана!
Потому что в доме нет ковра! Да!
К истерическому хохоту всех кто набился в столовую для прогона, терпел, терпел и присоединился директор школы, и даже наша грозная завуч усиленно стала делать вид, что ей не смешно.
