— Ты хочешь сказать, что я тупая? — от злости Зебрина стала белее, чем скатерть, в которую она была завёрнута.
— Именно, — хладнокровно кивнула Лолита. — А ещё — избалованная и капризная.
— Папа! Как она смеет?..
— Медуза права, — неожиданно кивнул дон Коломбо. — Мы слишком тебя избаловали. Заговор ангела и демона — отчасти и наша вина...
— Но они нарушили соглашение! — выкрикнула Зебрина.
Какое соглашение? — собирался спросить я, но тут девчонка обратилась ко мне. Как к истине в последней инстанции.
— Макс!.. — глаза Зебрины наполнились неподдельными слезами. — Я же хочу помочь.
— Повзрослей, — хмыкнула Лолита.
— Да я тебя... — Зебрина принялась раздуваться. На её шее проступила золотая чешуя. Глаза девчонки приобрели непрозрачный зеркальный блеск, в них отражались белая скатерть, столовое серебро, моё искаженное ужасом лицо...
Пасть драконицы распахнулась, а потом я услышал глубокий, пробирающий до самых печёнок вдох...
Самое ужасное: Лолита стояла, как каменная. Глаза её полыхали оранжевым пламенем, а лицо приобрело схожесть с грозным ликом деревянной скульптуры на носу корабля.
Кто победит? Что окажется сильнее: драконий огонь или каменящий взгляд?
Из глубин моей души, а скорее, из самых печёнок, поднялась волна протеста.
Я не хочу их терять! Ни одну из них. Что толку в везении, если нельзя никого спасти?..
Я почувствовал, как эта волна преобразуется во что-то мощное, во что-то осязаемое.
И наконец с моих губ сорвались непонятные, зловещие, наводящие ужас слова:
— ЗАКОЛДАКШИ ДРАКС ПОРВАКС!
Слова превратились в зубастых мохнатых пауков с крылышками и принялись летать вокруг Зебрины и Лолиты.
А потом, собравшись в тёмное облачко между ними, вдруг вспыхнули и рассыпались чёрными искрами.
Обе девушки заморгали, принялись тереть глаза... Но Зебрина быстро пришла в себя.
— Ты ответишь за неуважение! — прошипела она противным голосом и вновь попыталась выдохнуть пламя...
Ничего не получилось.
Она попыталась снова — из горла донеслось забавное бульканье... И всё.
— Оторва, — тихо сказала Лолита. — Что ты наделал?
В глазах её я не заметил ни одной оранжевой искры. Ни единой.
— А... — я опасливо покосился на драконов. — Что, по-вашему, я наделал?
Не знаю. Чувствовал я себя вполне прикольно. Словно тело набито мыльными пузырьками. Они всё время лопаются, и от этого становится щекотно — изнутри...
Небольшой звон в ушах и словно бы покрытый толстым слоем мыла язык — не в счёт.
Зебрина вновь попыталась выдохнуть пламя. Но только закашлялась, а потом из её рта вылетела летучая мышь. Покружилась под потолком — все пристально наблюдали за её беспорядочным полётом — и наконец устроилась на люстре.
— Если позволите, я могу сделать предположение о том, что случилось, — подал голос мастер Заточчи.
Маленькие глазки его утратили прежний масляный блеск.
Убийца глядел на меня внимательно и изучающе. Как рыбак, которому попался особенно интересный экземпляр сушеной мухи — перед тем, как насадить её на крючок.
— Кажется, я тоже, — кивнула донья Карлотта. — Но вы начали первым, — и она вежливо кивнула главе Гильдии убийц.
— Они лишились своих способностей, — просто сказал мастер Заточчи. А потом лучезарно улыбнулся — как дед Мороз на утреннике.
Что характерно: улыбалось только его румяное, круглое, как блин лицо. А вот взгляд крошечных глазок на этом фоне стал особенно пронзительным.
— Зебрина больше не может превращаться в дракона, — подтвердила донья Карлотта. — А Медуза утратила свой каменящий взгляд.
Я моргнул.
Говорили они ПРЕДЕЛЬНО серьёзно. И слова их никак нельзя было посчитать шуткой или розыгрышем.
— Но... Как это случилось? — да, иногда я бываю просто кретином. Уж извините.
— Ты их заколдовал, сынок, — мне показалось, или в голосе дона Коломбо проявились новые, неведомые доселе уважительные нотки?
— Но я не маг! Не волшебник, и даже не фокусник! Я не владею... штучками! И вообще!.. — почувствовав, что употребил гораздо больше восклицательных знаков, чем требовалось, я захлопнул варежку.
— Ты прав, малыш, — ласково улыбнулась донья Карлотта. — Ты не маг и не волшебник.
— Фух. Я счастлив, что вы это понимаете.
— Ты колдун.
— Такое облегчение! Значит, я ни причём, и то, что случилось... Что вы сказали? — обратив беспомощный взор к донье Карлотте, я сцепил руки перед собой. Хорошо ещё, не заломил, как кисейная барышня. — Колдун? Но... Что это значит?
— Всего лишь то, что ты умеешь колдовать, — пожала набивными плечиками дракониха.
— Вероятно, спящий дар передавался по одной из родственных линий, — пробормотал дон Коломбо. К моему глубочайшему удивлению, он вновь сидел за столом и в данный момент щедро поливал горчицей громадную сардельку. — У кого же были такие таланты?.. — он задумчиво уставился в лепной потолок. — Дай Люцифер памяти... — Скальци, Фабруччо, Скарамуши... — начал перечислять дон, загибая унизанные перстнями пальцы.
— Золотовы, — откликнулась донья Карлотта. — Дар колдунов передавался в семье Золотовых По ОБЕИМ линиям, и мужской и женской.
Мастер Заточчи вновь расплылся в улыбке — удивительно, сколько разных улыбок было припасено у мастера Гильдии убийств...
Сейчас она была довольно скользкой. Как кинжал, который пронзает вашу печёнку.
— Принц Максимилиан Золотов, — задумчиво промурлыкал он как бы себе под нос. Но немного зная мастера, я был УВЕРЕН, что это "как бы" — совершенно намеренное. — Как интересно. И многое объясняет...
Остальное произошло слишком быстро.
Мастер Заточчи молниеносно выбросил в мою сторону пухлую руку. Я заметил это слишком поздно — как и то, что в пальцах его зажато лезвие, совсем небольшое. Но чтобы вспороть ярёмную вену, его должно было хватить...
Рука мелькнула, я почувствовал не слишком болезненный укол в районе шеи, и вот уже глава Гильдии убийств, задумчиво высунув язык, облизывает кончик лезвия...
— Интересный букет, — наконец произнёс он причмокивая, словно обсасывал леденец. — Но это несомненно кровь Золотовых. Помниться, был я знаком с одной дамой из этого прославленного рода...
— Стойте!
— Подождите!
Закричали мы с Зебриной одновременно, и тут же уставились друг на друга.
У меня был МИЛЛИОН вопросов, ко всем вместе и к каждому в отдельности. Но в голосе Зебрины, а особенно, в её глазах, было столько отчаяния, что я молча кивнул, уступая первенство.
