— Я уже говорила, что ты не в моём вкусе, Сердцеед. Так что попридержи лошариков. У тебя уже есть один вызов от Одиссея, хочешь ещё один, от моего жениха?..
— Стоп, ты что, получил вызов от Одиссея? — вклинилась Кассандра.
— Поступил только что, — Лола махнула в воздухе витиевато исписанной бумажкой.
— ОТ САМОГО ПРОСЛАВЛЕННОГО БОЙЦА В САН-ИНФЕРНО?..
— Успокойся, мамочка, это не самая большая проблема, — отмахнулась Лолита.
— Речь идёт о ТОМ САМОМ Одиссее, который в прошлом году взял Горгонский кубок десятиборья? А в позапрошлом — ещё и приз зрительских симпатий за свирепость и особую жестокость к побеждённым?
— Да.
— И ты ВСЁ РАВНО не считаешь его самой большой проблемой?..
Обо мне все забыли.
Кассандра приняла свою самую агрессивную стойку напротив Лолиты, Лола сложила руки на груди... Да, да, на ТОЙ САМОЙ груди. Которую я теперь никогда не смогу развидеть. И расчувствовать.
Так и кажется, что мои щёки сдавливают... Ну, вы понимаете.
Чёрт, кажется, я опять краснею.
Словом, пока дамы самозабвенно спорили, кто является для меня большей проблемой, я тихонько выскользнул из гримёрки и принялся спускаться по шаткой лесенке вниз, в зал.
Тут же мелькнула хозяйственная мысль о том, что неплохо бы заменить это произведение пьяного зодчества на что-то более устойчивое, и вместе с ней — что давненько я не разговаривал с Розарио...
Но тут лестница кончилась и я оказался в пустом и тихом концертном зале.
Было по моим ощущениям около полудня — самое жаркое и самое безлюдное время суток. Глубокая ночь, по московским меркам.
По деревянному полу сцены лениво возил шваброй гигантский фиолетовый цыплёнок. Мокрое дерево издавало запах хвои и мастики.
— Привет, Цезарь, — поздоровался я, проходя мимо.
— Здравия желаю, Хозяин, — не оборачиваясь, отозвался цыплёнок.
Хозяин. Как он это сказал... Не подобострастно, а... Словно признавая моё право здесь находиться.
Стало приятно.
Вот поговорю сейчас с родственничками, а потом возьму, да и завалюсь к девочкам.
Ариэль ТОЧНО будет мне рада. Да и остальные тоже... И вообще: приглашу-ка их лучше к себе, в пентхаус. Закажем клубники, шампанского, мороженого... Думаю, в ресторане доньи Карлотты пойдут навстречу моим вкусам.
И вообще: у меня ЦЕЛЫЙ ПЕНТХАУС, а я ночевал там всего пару раз. Надо навёрстывать упущенное, пока не поздно...
Подходя к стойке бара, за которой устроились контрабандист и желтоволосая демоница, которая с недавних пор считалась моей сестрой, я широко улыбался.
Заслышав мои шаги, Захария повернулся.
— Рад, что ты улыбаешься, завидев родственников, — заявил он вместо приветствия, а затем легко спрыгнул с высокого табурета и сгрёб меня в молодецкие объятия.
Я не стал его разочаровывать, и сообщать, что улыбался я вовсе не ему, а своим фантазиям о девочках.
Думаю, между братьями так не принято.
— Может, и со мной поздороваешься? — и сестрица приветственно махнула бокалом с чем-то слоистым, украшенным вишенкой.
Сегодня Зара была в ослепительно-алом кожаном прикиде, с короткой юбкой, бюстье с низким вырезом и в туфлях, при виде которых на ум приходит имя Лабутен.
Я не слишком разбираюсь в высокой моде. Но зуб даю на отсечение: ЭТУ обувку и ЭТИ очки со стразами в форме двух сцепленных полукружий Зара прикупила в моём родном измерении.
— Здравствуй, сестрёнка, — я расцеловал её в обе щеки. С тех пор, как она потратила на меня бесценный портал, я таки испытывал к Заре некоторые тёплые чувства. Даже несмотря на то, что раньше она хотела меня убить. — Как поживаешь?
— На букву "Ха", — выдохнула она мне в ухо. — И не подумай, что "хорошо".
— Знаешь, как по мне, ты слишком часто бываешь в Москве, — я потёр обожженное ухо. — Некоторые сленговые выражения можно было и не перенимать.
— А мне нравится, — пожала подбитыми плечами Зара. — Ёмко и по существу. Вот например: Иди на...
— Так, всё, хватит, — я постарался перекричать её зычный голос, одновременно подталкивая сестрёнку обратно к высокому табурету. — Приличные леди так не выражаются.
— Я не леди.
— Эй, ты блин, моя сестра! — я был возмущен до глубины души. — А мы с тобой, насколько я помню, королевских кровей. А это значит, что ты, мать твою, леди. А я... — Зара и Захария уставились на меня с большим интересом. Я смутился. — А я так. Мимо проходил.
— Знаешь, я даже рад, что ты САМ упомянул о нашем родстве, — завёл разговор Захария.
Тон у него был такой... Как у человека, который хочет занять у друзей много денег, но не знает, дадут ли.
Нехороший у него был тон, одним словом.
— Это значит, ты уже смирился с мыслью, что ты — один из нас, — бархатным голосом подлила невкусной касторки Зара. — Что ты — принц Заковии.
— Э...
Вот не к добру они это говорят. Ей Богу, не к добру.
В голове уже надрывался не просто звоночек, а целый хор. Ну знаете, как в школе.
Когда заканчивается Большая перемена...
— Значит, вы пришли, чтобы убедиться в том, что я с вами? — я невинно улыбнулся. — Отлично. Я — чёртов принц, признаю. Если на этом всё, то...
— Нам нужна твоя помощь.
Это сказал Захария. И сказал таким тоном, что я сразу заткнулся, молча уселся на табурет и знаком показал Юпитеру, сколько шотов с текилой мне нужно.
Десять.
Дождавшись, пока он выставит на стойку передо мной ровный ряд высоких узких стаканчиков с солёной каёмкой, я неторопливо и обстоятельно опрокинул в рот три.
Перевёл дыхание, и выпил ещё две.
— А теперь говорите, — предложил я дорогим родственникам, которые уставились на меня, как на чудо морское.
— Я тебе говорила, у него интуиция, — Зара толкнула локтем в бок Захарию.
— Это не интуиция, — братец толкнул её в ответ. — Просто в нём просыпаются семейные таланты.
— ДА ГОВОРИТЕ УЖЕ, ЧТО СТРЯСЛОСЬ, ЛЮЦИФЕР ВАС ПОБЕРИ.
Эту фразу я не выкрикнул, как вы могли подумать. Я сказал её тихим зловещим шепотом. И постарался подбавить в голос немного... в общем, чтобы у них волосы на груди зашевелились.
Особенно, у Зары.
Терпеть не могу, когда обо мне говорят так, словно меня нет.
— Пропал отец.
Эти два слова Захария произнёс так буднично, словно сообщал, что потерял шнурок.
Я моргнул.
— И... Часто с ним такое бывает?
