Я наклонился.
Мне кажется, или я вижу золотые искры?.. Ну да, точно. И в глубине, и на поверхности капли сияли золотые песчинки.
Да нет. Не может быть. Это всё свет фонарей...
— Дай сюда нож.
Девчонка повиновалась.
Я надрезал собственный палец и тоже поднёс к свету... Моя кровь была темнее.
Золотых песчинок было гораздо меньше, но они были. Я видел их совершенно отчётливо.
— Если кровь высушить, то останется золотая пыль, — сказала Зорька. — Золото у нас в крови и в костях. Мы дышим золотой пылью.
— А это не вредно?
Девчонка усмехнулась.
— Учитель говорит, что магия обеспечивает сенсибилизацию. Он много путешествовал, и специально изучал этот вопрос. Люди Заковии не могут жить подолгу в других местах. Мы — заложники нашей благословенной родины.
Она выплюнула эти слова, как будто они жгли язык.
А я вспомнил Сигоньяка.
Он пытался вырваться. И чуть не загнулся, совершая попытку. Но...
Меня, например, увезли из страны во младенчестве. Возможно, преследуя именно такую цель: чтобы я стал независимым от притяжения золота.
А вот бабушка...
Никогда не задумывался, почему она умерла. Доктора сказали, порок сердца, я и не заморачивался. Но... В нём ли было дело?
К нам приближался отряд гвардейцев. Все они были в белоснежной форме с золотым кантом, и только высокие шнурованные ботинки — белые — выдавали, что это — рабочая одежда, а не парадка.
— Ты можешь сидеть тихо и не двигаться, и тогда они просто пройдут мимо, — сказала Зорька, едва шевеля губами. — Или можешь привлечь их внимание и сказать, кто ты такой.
— А что будет с тобой? — так же тихо, уголком рта, спросил я.
— Я тебе уже говорила. Ничего хорошего.
Я промолчал.
Златый Замок подождёт. Розарио с Крючкотворсом большие мальчики, и смогут о себе позаботиться. В крайнем случае, им поможет де Сигоньяк. А что касается Лилит...
Думаю, к моему возвращению все придворные будут есть у неё из рук и просить добавки.
А я хочу кое-в-чём разобраться.
Путешествуя по городу, я видел всё новые части головоломки под названием Заковия.
И противный звоночек в голове тренькал всё громче.
Я ОБЯЗАН познакомиться с этим её учителем, этим великим гуманистом, который посылает людей сбить королевский вертолёт и убить наследника трона.
И всё это, видите ли, потому что не хочет, чтобы продолжалась война...
И потом, мне не давал покоя новый кусочек пазла: золото и кровь. Кровь и Золотовы... Что-то крылось во всей этой истории, какая-то тайна.
Я должен непременно её разгадать. И тогда всё встанет на место.
Гвардейцы в нашу сторону даже не глянули.
Я аккуратно свернул платок, убрал в карман и посмотрел на Зорьку.
— Ну что? Идём к твоему Учителю?
Девчонка молча поднялась, поправила лямки рюкзачка и зашагала в противоположную от гвардейцев сторону.
Я закатил глаза. Ну что за манеры у ребёнка?.. А потом вскочил и припустил за ней.
Башня из серого гранита возвышалась в центре площади. Вблизи она производила не менее гнетущее впечатление, чем издалека.
Мрачные фронтоны, готические арки, каменные горгульи — те, кто построил это здание, явно пребывали в сумеречном состоянии души.
На фоне симпатичных бюргерских домиков с белыми стенами и яркими черепичными крышами, она выглядела настолько чужеродно, что так и хотелось стереть её резинкой.
— Башня Голода, — тихо поведала Зорька, когда мы остановились на краю площади. — В старые времена на её вершину помещали узников, которые сходили там с ума. Они могли наблюдать жизнь внизу, могли чуять вкусные запахи, но... спуститься уже не могли. Их крики слышал весь город.
— Да, ты уже говорила, — я постарался выглядеть как можно смелее. — Мило, мило...
— Но в последние двадцать лет башня стоит пустая, — продолжила экскурс в историю Зорька. — После того, как последний узник спрыгнул вниз.
— Ты же говорила, что его сбросили.
— Ему предоставили выбор: покончить всё одним махом, совершив короткий полёт, или сойти с ума от голода и тоски, сидя на неприступной площадке наверху.
— Какие добрые люди, — восхитился я. — Ну прямо светочи гуманизма.
Внезапно для меня открылась ещё одна грань моей милой, доброй и просвещенной семейки.
Я вспомнил глаза отца. А потом подумал: этот — мог. Спокойно стоять у окна своего кабинета и наблюдать, как летит к земле крошечная фигурка...
Понаблюдал — и пошел дальше, руководить страной.
Ну а я — не такой. Нет во мне должного холоднокровия, этого рептильего отношения к жизни.
Первым же указом прикажу снести к чёртовой бабушке это уродство, — пообещал я себе. Убрать обломки, вымести площадь и поставить на этом месте... ну не знаю, карусель, что-ли. Или кафе-мороженное.
Площадь была пуста.
Не цокали копытами единороги, развозя августейших хозяев по закрытым вечеринкам; не суетились лавочники, спеша продать залежалый товар со скидкой; не бегали мальчишки, гоняя консервные банки вместо футбольного мяча... И даже бродячие собаки обходили башню Голода стороной — ведь здесь нечем было поживиться.
— Значит, твой Учитель устроил себе лежбище прямо в башне, — заметил я, когда мы с Зорькой бесшумно, как две призрачные тени, скользили по гладким камням площади. — Умно.
"Кошачья головка", вот как называются такие камни, — вспомнил я отрывок из некогда прочитанной книги. — Круглые, и как раз укладываются в руку... Самое доступное оружие пролетариата. Которому, как известно, нечего терять, кроме своих цепей.
Вход в башню был заколочен.
Зорька прошла мимо, даже не повернув головы в сторону дверей, широких, двустворчатых, усеянных тяжелыми заклёпками.
Эта башня — родная сестрица Башни Орловского в Лимбе, — сообразил я. — Наверное, в каждом измерении найдётся нечто подобное: Маяк в Сан-Инферно, Башня Орловского в Лимбе, Бурж Халифа в Дубае...
Люди определённого склада всегда стремились селиться повыше. Как стервятники — с высоты удобнее высматривать жертвы.
Зорька тем временем нажала какой-то неприметный рычаг и в стене образовалась узкая, едва протиснуться, бойница.
Как мышь, ввинтилась она в эту дыру, а я застыл.
Это напомнило мне переход через портал. А оказаться, вот прямо сейчас, где-нибудь за тридевять земель — я был не готов.
— Ну что ты телишься? — в проёме показалась недовольная физиономия девчонки. — Шевели булками, пока никто тебя не заметил.
