Так что я его простил.
А потом подошел к столу, протянул руку и сказал:
— Привет. Меня зовут Макс. Для друзей — Безумный Макс. А ты значит...
— Зорька! — перебил меня капюшон. — Тебе пора.
— Но... — девочка растерялась. — Это же я привела его! И я тоже хочу...
— Помнишь, что я тебе говорил насчёт ЛИЧНОГО и ОБЩЕСТВЕННОГО?
— Помню, — понурилась, как побитый щенок, Зорька.
— Приятно знать, что ХОТЬ ЭТО осталось в твоей своевольной голове.
— Я не своевольная! Просто ты не знаешь того, что знаю я...
Из недр капюшона донёсся глубокий, полный затаённой скорби, вздох. Святой Люцифер! Как я его понимаю. Убедить в чём-то подростка — это титанический труд, сравнимый с созданием новой Вселенной.
Куча мороки, а в результате — никакой благодарности.
— Послушай, — я повернулся к строптивому ребёнку. — Наверное, будет лучше нам остаться наедине. Так что ты иди... — я не знал, куда бы её послать. Чтоб не обидеть.
— Учитель хочет тебя убить, — пригрозила Зорька тоном ребёнка, отказывающегося есть манную кашу.
— Ничего, — я улыбнулся. — Он уже передумал.
— Но я...
— Я тебе потом всё расскажу. Обещаю.
Издав возмущенный вопль, Зорька развернулась на каблуках и печатая шаг, направилась к лифту.
Дождавшись, когда двери закроются, а из-за стены послышится негромкий гул, я вернулся к столу.
— Найдётся ещё один стул? — хотя главное сокровище любой уважающей себя библиотеки — это книги, ещё одно посадочное место не помешало бы.
Человек в капюшоне махнул рукой — совсем, как давешний дракон Тибериус, и прямо из пола выросло удобное на вид кресло, покрытое мягким клетчатым пледом.
— Впечатляет, — плюхнувшись на мягкие подушки, я постарался устроиться как можно непринуждёнее. — Семь-восемь баллов по шкале... Кого-то там. Полагаю, смертная казнь тебя не пугает.
— Трудно испугать того, кто уже перешел черту, — донеслось из-под капюшона. Немного патетично, на мой взгляд. Но... Каждый жалеет себя в меру своих творческих способностей.
— Понимаю, — я склонил голову, одновременно пытаясь разглядеть: есть ли у этого существа под столом ноги. — Вот когда меня казнили в последний раз...
Капюшон дрогнул.
— Тебя... тоже казнили?
— Было дело, — я скромно потупился. — За незаконный ввоз в измерение большой партии огнестрельного оружия. Но я смог отмазаться, и дело замяли. На то мы и Золотовы. Умеем выходить сухими из воды.
— Почему... — голос человека в капюшоне дал петуха, и он закашлялся. А потом начал снова: — Почему ты говоришь "мы"?
— Потому что я тебя узнал, — я широко улыбнулся и развёл руки в стороны, словно хотел его обнять. — Здравствуй, драгоценный брат мой.
Повисла пауза.
В тишине было слышно, как трещат волшебные шарики — словно мотыльки, залетевшие в пламя свечи. Как среди книжных корешков копошатся древоточцы, как глубоко под полом грызут сырные корки мыши...
Впрочем, это всё могло быть плодом моего воображения.
На самом деле, все эти звуки издавал мой оппонент: он громко сопел и сглатывал — как человек, доведённый до крайней степени удивления.
Затем он спросил:
— Как ты узнал?
— Мозги, любезный братец, — я всё ещё улыбался, и это несколько утомляло. — Немножко серых клеточек, использованных строго по назначению.
— Каких... — он вновь закашлялся. — Каких таких клеточек?
— Дедуктивный метод, — доходчиво пояснил я. — Если отбросить всё невозможное — то, что останется, как бы дико оно не звучало, и будет истиной.
Я несколько погрешил против правды.
Едва войдя в библиотеку, я почуял... знакомые вибрации — назовём это так. Испытывал я такое лишь в присутствии нескольких человек: Зиновия Золотова, а так же Зары и Захарии — то есть, моих незабвенных родственничков.
Оставалось сделать вывод: под таинственным капюшоном скрывается кто-то из Золотовых. Оставалось выяснить, кто.
Вот тут-то и понадобился дедуктивный метод.
У меня было три брата: Захария, Зигмунд и Золтан, которого все считали мёртвым.
Захарию я вычеркнул сразу — его голос, его манеру себя держать, я бы узнал под любым балахоном.
Разумно было предположить, что передо мной — Зигмунд, которого я никогда не видел. Но это было бы слишком банально.
Оставалось последнее — и как бы абсурдно оно не звучало...
— Полагаю, ты мой старший брат Золтан, — сказал я. — Тот, которого все считают мёртвым.
Фигура в плаще зловеще воздвиглась над столешницей. А потом брат поднял обе руки и откинул капюшон назад.
Да, умения преподнести себя у него не отнять.
Высокий. Статный. Золотые кудри до плеч — если бы я не стриг свой бобрик так часто, у меня были бы такие же.
Глаза — два синих озерца. Подбородок с ямочкой... Словом, всё при нём.
Кроме одного: это лицо было СЛИШКОМ неподвижным для того, чтобы быть живым. Словно его высекли из белого мрамора, а вдохнуть жизнь так и забыли.
А потом изваяние пошло трещинами и... разбилось.
Одно плечо съехало куда-то вниз, перекосив позвоночник, нижняя челюсть сдвинулась вбок, правая рука оказалась куда короче левой... И только взгляд остался прежним.
Непримиримый взгляд существа настолько гордого, что готово терпеть адские муки ради того, чтобы ничем не уступать другим.
И я его понимаю. Сам такой.
— Они всё-таки сбросили тебя с башни, — сказал я, глядя на брата с восхищением и ужасом.
— Но я выжил, — кивнул Золтан, и сел обратно за стол. Он не стал натягивать капюшона, и я был ему за это благодарен. Жест доверия. Мы — братья, а значит, можем говорить, как есть.
— Магия? — спросил я.
— В-основном, мучительная хирургия, — лицо Золтана дрогнуло, как от дурного воспоминания. — Но и магия тоже. Куда ж без неё... — и он улыбнулся.
От улыбки лицо брата преобразилось. Оно словно осветилось изнутри. Глаза вспыхнули, а кожа покрылась множеством мелких морщинок, сделав его не изваянием, но живым человеком.
И тогда я улыбнулся в ответ — мне просто захотелось это сделать. Никакой фальши, сплошные эмоции.
Глядя брату в глаза, я понял, что сделаю всё, что он попросит...
Он хотел меня убить, — напомнил я себе для того, чтобы стряхнуть мощное, как удар кувалды, обаяние. — Золтан послал не достигшую шестнадцатилетия девчонку, чтобы она замочила меня файерболом.
