— Он сказал, что происходит из породы гремлинов, — ответил мой друг. — Но на самом деле, толком поговорить нам не удалось, — друг детства задумчиво помешал кисточкой клей в банке. — Мне показалось, что он всё время мерцает — то потухнет, то погаснет. Словно находится не только в этом измерении, но ещё в нескольких. Так мне показалось. Но кугель из макарон слопал за милую душу.
Я так и вылупился.
Насколько я знаю, никому, кроме драконов, не удавалось поговорить с гремлинами.
А это значит, что в Кольке, моём пухлощеком друге, есть нечто уникальное.
— Знаешь, я страшно рад тому, что ты оказался в Сан-Инферно вместе со мной, — сказал я совершенно искренне.
— Правда? — просиял Колян. — Значит, ты на меня не в обиде за то, что я замутил с Зебриной?
И вот тут дар речи покинул меня окончательно. А вместе с этим благословенным даром — и мысли, и чувства и даже дыхание.
Стало темно, гулко и так пусто, словно меня поместили внутрь бильярдного шара.
— Эй, Макс!.. — перед моим лицом махнула широкая, как лопата, ладонь. — Ау?.. Ты меня слышишь?
— Га...
— То есть, ты всё-таки в обиде, — Колян плюхнулся рядом, и по водяному матрасу побежали цунами. — Ну, я так и знал. Она говорила, что ты делал ей предложение, но девчонка дала тебе от ворот поворот, и теперь ты злишься. Но на самом деле, это твой глубинный мужской шовинизм. Право собственника.
В голове, уже привычно, зазвонил тревожный звоночек.
— Что значит ЗАМУТИЛ? — осторожно спросил я.
Вот почему Зебрина смылась так быстро. Не хотела, чтобы кто-нибудь ляпнул о её новом увлечении...
— Ну, мы вместе пили кофе, — начал перечислять Колян. — Два раза. А ещё собирались пойти в один клуб... Ну, то есть, я собирался её пригласить...
Я облегчённо выдохнул.
Хоть что-то во Вселенной остаётся неизменным. А именно: патологическая стеснительность Кольки перед девушками, и его же склонность приписывать некоторым событиям гораздо большее значение, нежели они того заслуживают.
— То есть, это ОНА дала мне от ворот поворот? — просто хотел убедиться. Так, на будущее.
— Ну да, — зная меня, как облупленного, Колька даже не удивился такой резкой смене темы. — Ты к ней подкатывал, даже через папашу пытался влиять, но она тебе отказала: насильно мил не будешь, и всё такое.
— Ясненько, — я поковырял пальцем надувной матрас, но спохватился и убрал руку. Мало ли, что там водиться внутри, кроме стебельчатых глаз?.. — Круто-круто-круто... А с доном Коломбо у меня, стало быть, хорошие отношения.
— Прикольный старикан, — кивнул Колька. — Вылитый дон Корлеоне, только добрее. Звал меня поиграть как-нибудь в драконий покер... Как думаешь, согласиться?
— Что?.. — мысли мои давно убежали к делам более насущным. — А, да. Конечно сходи.
— А почему покер драконий?
И тут я дал дрозда. Просто мысли были заняты другими вещами, поэтому ответил я, совершенно не подумав.
— Вероятно потому, что играют в него с драконами.
А в следующий миг я лежал... Ну как лежал? Колыхался на водяном матрасе, а Колька вжимал меня всё глубже и глубже.
— Что ты сейчас сказал? — очки с него упали, и без них глаза моего друга сделались твёрдыми, как две льдинки.
— Да что с тобой такое? — вывернувшись из душных объятий матраса, я сел. — Ты же знал, что в этом измерении живут драконы.
— Да, но я не думал, что они живут СРЕДИ НАС, — Колька возмущенно пыхтел и никак не мог разобраться в собственных конечностях. Казалось, на него разом обрушилась вся, сэкономленная за эти дни, неуверенность.
— Но ты же видел Руперта, — напомнил я.
— Эту одноглазую образину?.. Но какое он имеет отношение к...
— Он — племянник дона Коломбо. И соответственно, кузен Зебрины.
— ОНА ЧТО, ТОЖЕ ДРАКОН?
Я вспомнил, какие чувства обуревали меня самого, когда я увидел первое превращение хрупкой девчонки в крылатую бронированную бестию.
— Если её папаша — дракон, и мама — дракон, то, согласно законам наследственности...
— Хорошо, я понял.
Колька дышал всё натужнее. Казалось, его сейчас хватит удар.
— Посмотри на это с другой стороны, — поспешно предложил я. — Ты ЗАМУТИЛ с драконицей.
— Круто... — выдохнул Колька. — Рехнуться можно от счастья.
— А я о чём!
Иногда надо просто посмотреть на проблему под другим углом. И всё становится на свои места...
Я улыбнулся своим мыслям.
Спасибо Коляну: отвлёк ровно настолько, чтобы мозг сам нашел решение. Теперь оставалось только ждать...
Дверь камеры бесшумно отворилась. На пороге стоял незнакомый эцилоп в сверкающей, словно её только что смазали подсолнечным маслом, кожаной форме.
— Заключенный по имени Безумный Макс, — возвестил он тонким, как струна, голоском. — С вещами на выход.
Глава 11
В горле неожиданно стало сухо.
— Что, уже пора?
Голос дал петуха, и я закашлялся.
Эцилоп молча ждал.
Я поднялся, как мог, заправил рубашку и отряхнул брюки. Вряд ли это изменило мой облик к лучшему, но я чувствовал, что просто обязан так поступить.
Колька, как ни в чём ни бывало, устроился на стуле у окна и вновь взялся за баночку с клеем.
Меня его чёрствость неприятно удивила. Лучшего друга отправляют на казнь, а он и не чешется!
Гордо задрав подбородок, я пошел к выходу, но у самых дверей всё-таки не удержался и бросил на Кольку последний взгляд.
Тот подмигнул. Уголок рта нервно дрогнул, и Колька поспешно надел очки.
Ясно. Он боится ещё больше чем я, и просто старается не расклеиться.
— Пока, аллигатор, — попрощался я.
— Удачи, крокодил.
Это было нашей с Колькой фишкой. И от того, что мы о ней вспомнили, на душе полегчало.
— Я думал, казнь состоится на закате, — заметил я, когда мы вышли из тюрьмы. Белое очко Задницы висело довольно высоко над горизонтом. — Ведь так драматичнее.
— Так и есть, — кивнул незнакомый зеркальный шлем. — Просто тебя хочет видеть Патриций.
— Зачем? Я так понимаю, познакомиться поближе у нас уже не получится...
— Прошение о помиловании, — пояснил эцилоп, направляя меня по посыпанной розоватым песком дорожке вдоль оранжевого, траншееобразного пруда.
— Э... Он хочет, чтобы я умолял о пощаде? — честно говоря, это в мои планы не входило.
