Я киваю. Это был основной момент взаимодействия двух соседних государств, на котором заострил внимание Беренгар, когда готовил меня к этому посольству.
— Знаю, кехару. И я здесь в том числе чтобы доказать, что я — не Ирандер. И при моём правлении не произойдёт того, что случилось в прошлом.
— Двести лет назад послы Ирандера говорили точно так же! — горячо заявляет юноша, сверкая своими зелёными глазами. — В то время мы торговали с ялайцами, хотя имперцы предупреждали нас, что тёмный владыка коварен и предаст наше доверие. Мы не послушали, потому что Ирандер щедро платил за наших гауров, и давал нам то, что облегчало кочевую жизнь — устройства, технологии.
— Но затем он захотел ваших коней…
— Именно так, — с важным видом кивает парень. — Мы отказались продавать их. Уверен, у старейшин были свои причины для такого отказа — но это привело к катастрофе. Ирандеру не понравилась наша дерзость, и под покровом ночи часть его армии вероломно напала на наши северные стойбища!
Глаза кехару, пока он рассказывает об этом, горят праведным огнём! Я вижу — он обижен, он зол, он мечтал бы оказаться там и самолично дать отродъям тёмного властелина отпор!
На мгновение у меня перед глазами проносится вереница образов. Огромная луна висит над степью, поросшей высокой травой. Стада прекрасных лошадей. Шатры кочевников. Тускло сверкающая броня бесшумно приближающихся к ним ялайцев. Сражение. Дым. Крики. Боль. Табун прекрасных коней, который уводят на север…
На пару мгновений я прикрываю веки, чтобы отогнать эти видения. Перчатка улавливает стороннее воздействие — я «вижу» сквозь опущенные веки тонкие, светло-зелёные струны, которые «выстреливают» из головы Сейрана и мягко касаются моей ауры.
И тут же понимаю, что эти картины прошлого мне подсовывает не частица Арканума, как было раньше, а кехару, с яростью рассказывающий о переломном моменте в истории его народа!
Любопытно… Раз он передаёт мне эти образы — владеет ментализмом? Но ведь перчатка даже не среагировала на это, не «решила», что такое воздействие опасно для меня! Да и я сам, не будь дураком, после событий последнего года и, особенно, последних месяцев, постоянно держал активную защиту наготове. Но и она не среагировала на магию юноши!
Почему?
Между тем парень продолжает.
— Ирандер угнал стада наших коней, чтобы посадить на их спины своих людей и воевать с Империей! Угнал гауров, которые были для него не более чем запасом жирного мяса! Он разграбил наши земли, перебил людей! Наши шаманы сражались с вашими колдунами, но тех было больше, они были сильнее… И они что-то сделали с нашими землями… Ушли, оставив за собой пустоту, разорение и… Проклятье, сожравшее наши земли!
Кехару снова сверкает глазами, глядя на меня. Он старается казаться гордым, уверенным, яростным — настоящий сын степей! — но за всем этим я чувствую, как он боится…
Он боится меня — молодого, высокого и мускулистого мужчину в красивой одежде и со странной кристаллической перчаткой, который умудрился подмять под себя тёмное королевство. Он боится, что я прибыл «шпионить». Боится, что узнав и получив что надо, я поступлю так же, как Ирандер…
— Малое песчаное море, — стараясь держаться спокойно и дружелюбно, я киваю.
Так называли полоску пустыни в пару сотен миль, отделяющую Ялайское королевство от земель кочевников. Судя по знаниям Архивариуса (а теперь и Беренгара) — она образовалась в результате столкновения магии кочевников и малефиков в том сражении.
— Раньше там были тучные пастбища! Это была большая часть моря трав, а Ирандер… Он отнял у нас не только наших животных и жизни наших людей — но и превратил некогда пышущую зеленью равнину в пустыню!
— Мне жаль, кехару, — искренне говорю я. — Знаю, как для любого из твоего народа больно видеть, как песок поглощает зелень… И мне жаль, что Ирандер так поступил… Но это было в его природе — в природе зла. Понимаю, что это всего лишь слова, и без поступков ты мне, вероятно, не поверишь — но клянусь: я не Ирандер. Не тёмный владыка, не зло. И я не собираюсь становиться им. Напротив — я пришёл, чтобы доказать обратное.
Я не произношу вслух, что именно те события и подтолкнули кочевников к развитию. Народ Дженгеров, увидев, как они уязвимы, решил основать два своих города и слегка изменить жизненный уклад — что, в конце концов, пошло им только на пользу.
Из-за допущенных ошибок старейшин совет родов перестал контролировать целый народ, и кочевники получили сильный толчок к развитию. За двести лет в их жизненном укладе изменилось не так много — но по сравнению с теми же северянами, закостенелыми за тысячи лет, или жителями Халифата, кочевники стали гораздо сильнее.
Конечно, свою роль сыграла и изолированность этого народа от всех прочих, мягкий климат на их землях, отсутствие внешних врагов и то самое «Малое песчаное море», отделившее кочевников от ялайцев.
Пара сотен миль по заражённым ядом, кишащим магическими тварями пескам — чтобы пересечь такую границу даже Ирандеру и его слугам пришлось бы потратить массу усилий и угробить кучу людей. А делать этого было незачем, особенно когда прекрасные лошади уже в твоих руках, и требуется сосредоточиться на войне с главным противником — Империей.
Сейран несколько мгновений смотрит на меня, нахмурив брови, но затем его взгляд становится более спокойным.
— Раз уж новый правитель ялайцев выучивает наш язык, приезжает сам, и почти без охраны — это о чём-то да говорит, — чуть склонив голову, заявляет он. — Не припомню, чтобы в наших хрониках Ирандер хоть раз общался со старейшинами. Хотя подарки, как говорят, он присылал куда более щедрые.
Юноша встаёт, небрежно подходит к принесённому сюда сундуку и просматривает его содержимое. Больше прочего его, как и любого молодого человека такого возраста, заинтересовывает самозарядный арбалет с ложем и рогами, стилизованным под расправившую крылья хищную птицу.
И «око сардуора», конечно. Кочевники не были сильны в оптике и производстве стекла, так что и подобных изделий у них не было. Да что там — даже в Империи подобные вещи имелись лишь у генералов да высших магических чинов. А тут — сразу две подзорные трубы.
— Намерения демонстрируют не подарки, а поступки, — небрежно замечаю я.
— Слова истинного мужчины, — раздаётся голос за моей спиной. — И мудрого правителя. Вот только насколько они искренни?
Кехару, услышав голос, произнёсший фразу, откладывает арбалет обратно в сундук и почтительно кланяется. А я, встав с подушек, разворачиваюсь — и тоже кланяюсь. Правда, не так низко, как юноша.
Всё-таки я тоже правитель целого королевства…
Передо мной стоит взрослый мужчина. Лет сорока на вид. Рослый, выше большинства кочевников, которых я видел по пути во дворец. С иссиня-чёрными волосами, стянутыми в хвост на затылке, аккуратными усами и бородой, заплетённой в тонкую косу, пронзительными зелёными глазами и широким, чуть приплюснутым носом.
