Позже Оксана вычислила, когда Дементьев встает, когда идет умываться, когда обычно приходит из универа – и, по возможности, подстраивала их якобы случайные встречи на лестнице, в коридоре, в умывалке, в скверике рядом с общежитием.
И каждая такая мимолетная встреча западала в память как важнейшее событие. Потом, ночью, лежа в кровати, она многократно прокручивала эти эпизоды, придумывая им дальнейшее развитие. В ее мыслях он не просто проходил мимо, а замечал ее, улыбался, даже заговаривал, и она ему отвечала что-нибудь остроумное.
Со временем эти фантазии становились все смелее и откровеннее. К её чистой любви стало примешиваться против воли что-то еще: стыдное, томительное, жаркое. Она мечтала уже не только о приятном и невинном разговоре с Никитой, а представляла особые взгляды, прикосновения, поцелуи. И потом, встречая утром в умывалке Дементьева, полусонного, полуголого – в одних шортах, задыхалась от смущения. Особенно если замечала, что там у него немного топорщится. И в то же время эти моменты еще больше подогревали воображение.
* * *
Апрель, май и половина июня пролетели как во сне. Оксана и не заметила, как закончился семестр. Ещё недавно такие долгожданные каникулы превратились в затяжную пытку. Она тосковала немыслимо и, как больная, лежала дома, в своей комнате, глядя в одну точку и считая дни до конца лета. Прежде она и не представляла, что можно настолько зависеть от другого человека.
Оксана даже осталась бы на лето в общежитии, но делать там тоже было нечего. Этаж заполонила абитура, а Дементьев, как и все почти, уехал после сессии домой. В Рудногорск.
Мать на ее хандру едва ли обращала внимание – она занималась устройством своей личной жизни и даже ночевать приходила домой через раз. Но даже и хорошо, что так. Видеть молодящуюся мать с глупым и радостным лицом было невмоготу. Раздражало ужасно, а то и злило. Хотя Оксана искренне желала, чтобы все у матери сложилось, чтобы она была счастлива и пристроена. Только пусть это её счастье будет чуть в стороне, пусть не лезет в глаза так бессовестно.
Зато с каким радостным нетерпением она возвращалась в город в конце августа! А когда впервые после каникул встретила Никиту на лестнице, то едва в обморок не грохнулась. Как еще сердце не разорвалось.
* * *
На втором курсе стало полегче. Хотя бы потому, что ненавистный Матвеев и его дружки закончили универ, а на место бывших пятикурсников заселили новичков. Соседки тоже высмеивали ее теперь намного реже. Может быть, потому что выяснилось, что Оксана очень неплохо умеет стричь.
Дашку как-то раз неудачно обкорнали в парикмахерской, она пришла в глубоком расстройстве, ну а Оксана взялась исправить ситуацию. Кое-где подкоротила, кое-что подправила, и вышла отличная стрижка.
Дашка, конечно, незамедлительно разнесла по всему общежитию, какая, оказывается, Мышка – мастерица. Кто-то потом еще напросился и тоже остался прической доволен. Ну а затем к ней потянулись стричься и другие. Причем и девчонки, и парни. И как-то незаметно издевательства прекратились. Впрочем, Оксана понимала, что она для всех кем была, тем и осталась, просто им теперь неудобно над ней насмехаться, совестно. Ну, кроме Климова. Того ничто не смущало. Отказать ему Оксана не могла, боялась. Он же дурной и наглый. Стригла, конечно, но было обидно и неприятно, когда вместо «спасибо» Стас мог бросить ей якобы в шутку что-нибудь оскорбительное.
Но зато именно Климов привел к ней Дементьева.
Девчонок тогда в общежитии не было, и она оказалась с Никитой наедине. Разволновалась так, что всю трясло, а лицо полыхало огнем.
«Боже, я же не смогу к нему прикоснуться», – думала она в тот первый раз, едва удерживая в руках ножницы.
Пересилила себя кое-как, но волнение ее, конечно, подвело. Она его поранила. Нечаянно задела острыми лезвиями мочку уха, и тут же ему на белую футболку закапала кровь.
Оксана с ужасом смотрела на эти алые капли и готова была сквозь пол провалиться.
Никита в первый миг вздрогнул от боли, но потом взглянул на нее и вместо того, чтобы ругаться (как сделал Климов, когда она случайно и совсем легонько его уколола), вдруг начал утешать. Да ещё и обнял.
«Даже умереть сейчас не жалко», – думала в тот момент Оксана, просто чудом не потеряв сознание от переизбытка эмоций.
* * *
Они стали общаться. Просто как соседи, конечно. Даша с Юлей частенько зазывали Дементьева в гости. Иногда просили что-нибудь починить, но чаще просто кормили ужином. Он, правда, больше болтал с ними, но и ей тоже порой перепадала толика его внимания.
Оксана, с одной стороны, злилась на девчонок за то, что липли к нему, ревновала. Ну а с другой – все же понимала: если бы не эта их навязчивость, сам бы он к ним и не заходил.
Когда ее соседки затевали очередную вечеринку, то непременно приглашали и Никиту. На первом курсе Оксана ненавидела все эти пьянки в их комнате, но теперь… теперь даже ждала, хотя сама в них никогда не участвовала. Плевать было на сутолоку, на орущий магнитофон, на бессонную ночь, на бардак, даже на пьяного мерзкого Климова. Зато она могла целый вечер украдкой наблюдать за Никитой. А уж когда все подвыпьют, то и вовсе любоваться открыто, жадно, вдоволь.
Однажды она застала его целующимся с какой-то другой девчонкой. Увидев их на темной кухне – была полночь, – она несколько секунд стояла в оцепенении. А они ее даже не заметили, так были увлечены друг другом. Оксана развернулась и умчалась прочь. Лицо горело, словно её отхлестали по щекам. Из глаз сами собой струились слезы. А в груди болело. Это было хуже, чем когда на него вешались ее соседки. В сто раз хуже.
Месяц, наверное, длились ее молчаливые страдания. Но потом Никита с той девчонкой порвал. И Оксана снова воспрянула духом. Пусть она тогда ни на что не надеялась, но видеть его с другой было слишком мучительно.
Хотя позже она и к этому привыкла – в свободном плавании Дементьев надолго не задерживался, ходил то с одной, то с другой. Но Оксана утешала себя: у него это всё несерьезно. И продолжала любить.
* * *
Они заканчивали четвертый курс. Уже вовсю шла сессия, и Оксана с тяжелым сердцем ждала, что вскоре они опять разъедутся на целое лето. Для нее эти месяцы просто выпадали из жизни.
Все в общаге, наоборот, радовались, что отстрелялись, и чуть ли не в каждой комнате отмечали, так что коридор гудел и вибрировал. И только она ходила как в воду опущенная.
