Домой мы добираемся только к утру. Дядя с Митричем закрываются в кабинете, а я, приняв сразу две таблетки сильного снотворного, прячусь с головой под одеялом.
Просыпаюсь резко, распахиваю глаза и подскакиваю в постели. События прошедшей ночи врываются в голову ураганом. Накинув халат, бегу искать дядю. Доктор говорил, что о малейших изменениях в состоянии бабушки будет сообщать ему.
Оббежав весь дом и не найдя его, заглядываю на кухню.
- Люся, доброе утро. Где дядя или Митрич?
- Вечер уже… - мямлит, бросив взгляд на окно.
Вечер?! Ого!
- Они в город уехали, вас велели не будить.
- Как бабушка?
- Без изменений, - отвечает убито и горестно качает головой.
Меня это неожиданно радует. Если она смогла продержаться первые часы после операции, может тогда все обойдется?
По поводу вчерашнего нападения никаких новостей, поэтому, перекусив, я ухожу в комнату бабушки. Сижу в тишине в ее кресле, рассматриваю старые фотоснимки, пытаюсь разложить пасьянс. Не получается.
Там меня и находит поздним вечером дядя.
- Как дела?
- Хреново, - отвечает тихо, - матери хуже стало.
Замираем. Молча смотрим друг другу в глаза, понимая, что надежды нет. Нужно готовиться к худшему.
- Она в сознании?
- Время от времени.
- Я хочу с ней увидеться.
Дядя, подперев подбородок кулаком, хмурится. Боится выпускать меня за пределы усадьбы. Но, подумав немного, все же кивает.
- Съездим на днях.
Глава 39.
Утро следующего дня не приносит никаких известий. Ни плохих, ни хороших. Состояние бабушки нестабильно тяжелое. От Шумова тоже никаких действий, хотя Кочетов по телефону признался дяде, что Валентин не идет с ним на контакт.
- Перемкнуло, - сказал дядя.
Я территории усадьбы не покидаю и вообще стараюсь из дома не выходить.
Страшно. Доверия нет никому. Полночи не давала покоя мысль, что предатель совсем рядом.
Сидя в бабкином кресле, я каждый час по телефону требую отчета от врача о ее состоянии. Новости неутешительные. Сердце не справляется, и постепенно начинают отказывать почки.
Из грустных дум выдергивает входящий на телефон.
- Ирма, ты где? К комнате тебя не нашел, - бодро звучит голос крестного.
- Я у бабушки… вернее, в ее комнате.
- Понятно. Ну, тогда выгляни в окошко – дам тебе горошка.
- Чего?.. Ты выпил?
- В окно, говорю, посмотри! – смеется он весело.
Отключившись, поднимаюсь с кресла и подхожу к окну, выходящему на передний двор.
Отодвигаю штору и забываю, как дышать.
Окруженный толпой нашей охраны там стоит Алекс. В черных джинсах, такого же цвета футболке и с рюкзаком за плечом, поочередно отвечает на рукопожатия наших сотрудников.
С рюкзаком! Он вернулся!
Меня затапливает волна горячей радости. Сердце, подскочив, неровно бьется в горле, губы самопроизвольно вытягиваются в улыбку.
Мысленно пытаюсь себя осадить, напоминаю, что вернулся он не ко мне, а на работу, но поделать с собой ничего не могу. Организм сходит с ума. От желания бежать к нему горят пятки.
Резко отвернувшись от окна, пытаюсь привести в порядок дыхательную систему. Прижимаю холодные ладони к пылающему лицу, крепко зажмуриваюсь.
Боюсь обернуться, посмотреть в окно и понять, что это был сон.
На непослушных ногах иду к выходу и в дверях сталкиваюсь с Митричем.
- Он вернулся?
- Вернулся, - кивает довольно крестный, - даже уговаривать не пришлось.
- Почему?
Он лишь пожимает плечами. Обняв мои плечи, выводит из покоев бабушки.
- Теперь все хорошо будет. Теперь я спокоен, - приговаривает тихо, - Грозовой быстро здесь порядок наведет.
Я так и не набираюсь смелости выйти во двор. Прячусь в комнате и спускаюсь только к ужину. Приближаюсь к столовой и останавливаюсь на пороге.
За столом сидят дядя, Митрич и Грозовой.
- Проходи, Ирма, - ласково зовет крестный.
Алекс, вскинув на меня взгляд, продолжительно смотрит. Не пойму, что в нем. Радость от встречи, беспокойство, волнение за меня или же все эти эмоции лишь плод моего воспаленного воображения, но в одном я уверена точно – пустоты и равнодушия в его взгляде больше нет.
- Привет, - проговариваю тихо.
- Привет, - кивает еле заметно.
Внутри зудит от желания поговорить с ним, узнать, что послужило причиной его возвращения, и какие его дальнейшие планы, но я хочу сделать это наедине, без лишних ушей. Поэтому, предоставив возможность мужчинам поговорить, я молча ем свой ужин.
Они обсуждают дела на карьерах, вскользь упоминают покушение и ни слова не говорят про того, кто же на самом деле из наших работает на Шумова.
- Как там… на Ближнем Востоке? – спрашивает дядя.
Подняв глаза, натыкаюсь на взгляд Алекса. По телу распространяется слабость. Вилка в руке становится неподъемной.
- По-разному.
- В боях участвовал?
- Приходилось.
Крестный, цокнув, качает головой. Он знает, сколько слез я пролила в течение этого года, опасаясь за жизнь Грозового. Как молилась за него и какие пожертвования в храм делала.
Дальше они пускаются в рассуждения о политике, а я, извинившись, встаю из-за стола.
- Врачу позвоню, - отвечаю негромко на невысказанный вопрос дяди.
Выхожу из столовой и шумно затягиваюсь воздухом. Словно за все время нахождения за одним столом с Алексом я не дышала. Пересекаю холл, не спеша поднимаюсь по лестнице и слышу за спиной приглушенные ворсом ковра шаги.
- Ирма.
Остановившись, приваливаюсь спиной к стене. Молча наблюдаю, как Алекс ко мне приближается. Когда он подходит настолько близко, что моих рецепторов достигает его запах, я неожиданно робею. Потупив взгляд, кусаю губы, как барышня на первом свидании.
- Что?..
- Поговорим?
Пожав плечами, киваю.
- Поговорим.
Он встает так близко, что с каждым вздохом, я глотаю его запах. Это невыносимо. Быть так близко и не иметь возможности прикоснуться.
Оперевшись одной рукой в стену над моей головой, он какое-то время просто молчит. Я, глядя в то место, где ворот черной футболки граничит со смуглой кожей шеи – тоже.
- Как дела?
