- Эта пуля предназначалась тебе… Я тебе жизнь спасла, Грозовой…
- Мне радоваться этому? – радостным он не выглядит. Напротив, сжав губы в тонкую полоску, смотрит так, словно убить взглядом хочет.
Я же растягиваю губы в широкой улыбке. Знаю же, что без ума от меня, думал обо мне. Днем и ночью только обо мне.
- Я люблю тебя, - произношу одними губами.
Алекс резко выдыхает. Отталкивается руками от койки и отворачивается. Двумя руками растирает лицо и ерошит короткие волосы.
Медленно вдыхает и выдыхает воздух. Пытается успокоиться.
А затем, развернувшись, возвращается и присаживается около кровати на корточки так, что наши лица оказываются на одном уровне.
- Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить?
- Представляю, Алекс, - протянув здоровую руку, кончиками пальцев касаюсь щеки, - очень хорошо представляю.
Он ловит мою ладонь, разворачивает тыльной стороной к себе и прижимается к ней губами. Целует. Трется лицом.
- Что ты со мной делаешь, Ирма?..
- Прости…
- Прости?.. - усмехается горько, - как бы я жил, если бы Андрюха не снял Шумова, и тот успел бы всадить пулю тебе в лоб?
Думать об этом жутко, а сценарий вполне реальный.
- Это Андрей его… убил?
- Мы знали, где он… Андрюха к нему с тыла подбирался, но ты оказалась шустрее.
- Но он в тебя целился! Я что, должна была смотреть на это со стороны?!
Алекс лишь пожимает плечами, а у меня волосы дыбом встают. Он знал, что его, возможно, держат на мушке и продолжал тянуть время?!
- А как бы жила я, если бы… - вырывается у меня, но Грозовой договорить не дает, подавшись вперед, затыкает мой рот поцелуем.
Я представляю, как сейчас выгляжу. Бледная после операции, лохматая, с потрескавшимися губами и, наверняка, после лесного сафари, дурно пахнущая. Но Алекс вкладывает в поцелуй столько нежности, что я чувствую себя самой прекрасной и желанной.
Нас отвлекает звук открываемой двери. Прервав поцелуй, он упирается своим лбом в мой. А вскоре надо мной склоняются обеспокоенные лица дяди и Митрича.
Они оба будто постарели сразу лет на десять. А крестный еще и похудел. У обоих разбиты лица, ссадины заклеены пластырем. Дядя опирается на трость.
- Ну, что, Матросов?.. – спрашивает он, - грудью на амбразуру?
Мы с Алексом смеемся, а старики лишь качают головами.
- В рубашке родилась…
- Я знаю.
Уже третий раз я ускользаю от старухи с косой. Первый раз – в одиннадцать лет, когда родители в последний момент решили не брать меня с собой в поездку, из которой они так и не вернулись. И два раза – за последние два года.
- Валентин мертв, охрану его зачистили тоже, - присев на стул тихо рассказывает крестный.
- Проблемы будут?
- Решим, тебе об этом вообще волноваться не стоит, - отвечает он, - утром мне сообщили, что Толя с семьей спешно вылетел заграницу. Наверное, уже и не вернется…
Мужчины проводят в моей палате еще около часа. Дядя, сильно волнуясь, рассказывает, как все произошло.
Их ждали на трассе, стреляли по колесам машины, в которой были он и Митрич. Пока фура перекрывала дорогу, машину увели в лес. Валя требовал не просто расстрела, а публичной казни за смерть своего сына.
Видимо, ее свидетелем я чуть и не стала, когда увидела, как они стояли на коленях с заведенными за голову руками. До этого Шумовские успели положить нескольких наших. И положили бы остальных, если бы не появился Алекс. Ну, а следом, я…
- Героиня… - ворчит дядя, - убил бы…
- Зато я открыла Валентина для Андрея, - мямлю тихо.
- Заткнись лучше.
Мы все взбудоражены, на нервах, но, несмотря на это, безумно счастливы, видеть друг друга живыми.
********
Мое выздоровление идет по плану. На мне не заживает все, как на собаке, но и непредвиденных осложнений тоже не случается. На следующий после операции день мне разрешают вставать и выходить из палаты. А на четвертый день я уже могу обходиться без обезболивающих.
Учитывая, что я ощущала при ранении, для меня это фантастика.
Навещают меня ежедневно. Все трое. Дядя и Митрич приходят в основном в первой половине дня, а Алекс вечером. У него теперь много обязанностей и важных дел. Дядя передает ему свои полномочия.
- Ирма Сергеевна, - дверь открывается, и в щель просовывается голова Пети, молодого врача – хирурга. Улыбка до ушей, - готовы?
- Наконец-то, - усмехаюсь по-доброму.
Сегодня снимают швы и выписывают домой. В бандаже ходить еще как минимум месяц, а потом длительная реабилитация. Я настроена серьезно, хочу вернуть плечу стопроцентную подвижность и привести мышцы в тонус.
Мне еще замуж выходить и детей рожать.
Петя галантно открывает передо мной дверь и пропускает вперед. Затем так же приглашает в процедурную. Я прыскаю от смеха, а парень продолжает кривляться.
У нас сложились довольно приятельские отношения, он частенько забегал ко мне, чтобы развлечь свежим анекдотом или угостить чем-нибудь эдаким, будь то сочный манго или маффин с черникой из кондитерской неподалеку.
Сегодня Сарматова доверила ему снять мне швы после операции.
- Ну-с… приступим…
Помогает избавиться от бандажа и осторожно снимает повязку.
- Не больно? – спрашивает игриво.
- Нет.
Он заглядывает в мои глаза, возвращается к своему занятию. Делает все быстро, касается меня аккуратно, я бы даже сказала – нежно.
- Шрам большой будет? – пытаюсь сама его разглядеть.
Увиденное расстраивает. Рубец сантиметров пять, бурый и воспаленный на вид. О платьях без рукавов можно забыть навсегда.
- Он затянется и посветлеет, - проговаривает Петя тихо, а затем вдруг склоняется и легонько дует на рану.
Я шарахаюсь от него в сторону, а он проводит кончиками пальцев по предплечью, чем вводит меня в еще больший ступор.
- Я тебя такая кожа нежная…
В этот момент по вселенскому закону подлости распахивается дверь, и в процедурную входит мой жених.
В деловом черном костюме. Огромный, по сравнению с Петром, мощный и невероятно злой.
Еще бы, представляю, как выглядит все со стороны. Я, сидящая на кушетке в одном спортивном лифчике и коршуном склонившийся надо мной посторонний мужик.
Замираю и молча жду его реакции.
Заложив руки в карманы брюк, какое-то время просто смотрит на Петю. Эмоций на лице никаких, но исходящие от него волны агрессии, направленной на молодого врача буквально электризуют воздух. Кажется, еще немного, и стоящие в стеклянном шкафу пузырьки начнут подпрыгивать и биться друг о друга, а кафель под его ногами пойдет трещинами.
