Фэда наконец успокоилась и даже кинулась к своему сундуку, открыла и стала вслух перечислять, что нужно будет взять с собой в Эгельстайн. Она то вскакивала и ходила из угла в угол, сжимая пальцы и перечисляя свои платья и украшения. То выкладывала их на кровать, рассуждая, что и к какому случаю подойдёт, а потом опять бросала всё в сундуки и снова начинала плакать, вытирая одинокие слезинки. А Олинн только смотрела на неё, усталая и опустошённая, и молчала. За день так набегалась, что ноги просто гудели. Сил не было даже на то, чтобы спуститься и дойти до своей комнаты. А уж переживать по поводу сундука с вещами?!
У неё, в отличие от Фэды, все вещи влезут в одну котомку. Пара платьев, пара штанов для езды на лошади, две рубашки и кулон, что у неё на шее. А остальное… Были бы живы, а остальное наживётся. Уходить надо налегке.
− И зеркало! − воскликнула Фэда и метнулась к другому сундуку, с украшениями.
Там у неё лежало главное богатство и сокровище — круглое зеркало в серебряной оправе с большой витой ручкой. Отец привёз его с юга, вернувшись из военного похода, и подарил Фэде на её шестнадцатую весну. И такое красивое и чистое зеркало, да ещё и такое большое, в Илла−Марейне было, наверное, только у неё.
— Как же мне его везти? Завернуть во что−то… толстое и мягкое… В накидку из горностая! — воскликнула Фэда, выхватывая из сундука белоснежный мех в маленьких чёрных кисточках хвостиков.
Олинн представила, как им придётся тащить сундуки Фэды по узкому проходу, вырубленному в каменном основании замка, и подумала, что зеркало им точно брать не стоит…
Но только она хотела сказать сестре, что тащить с собой зеркало не стоит, как в открытое окно донесся жуткий утробный вой. Волчий вой, тот самый, который Олинн слышала вчера у избушки Тильды. Он прокатился над болотами в густой черничной тьме и едва стал стихать, как его подхватил ещё один голос, а за ним ещё один и ещё…
Волки!
Если это были, конечно, волки…
У Олинн даже мороз пошёл по коже, потому что каменные стены Олруда отразили этот вой, и он заметался по коридорам гулким многоголосым эхом. Она вскочила с кровати, бросилась к открытому окну и принялась жадно всматриваться в непроглядную ночную темноту.
− Великие боги! − в ужасе воскликнула Фэда, зеркало не удержалось в меховой накидке, выскользнуло из её рук и, упав на каменный пол, разлетелось на тысячи кусочков.
Глава 7
Олинн вздрогнула, обернулась рывком и, глядя на рассыпавшиеся по полу осколки, только и подумала, что это плохой знак. Очень плохой знак! Но вслух не сказала, потому что Фэда застыла, как каменный идол, и какое-то мгновенье смотрела на своё утраченное богатство, а потом разрыдалась в голос и упала на кровать.
Пока вой нёсся над болотами, в замке, казалось, всё замерло, и наступила зловещая тишина. А потом тишина раскололась, как несчастное зеркало, и всё сплелось в какофонии звуков: собаки зашлись яростным лаем, кто-то заголосил, раздался топот ног, а всего пронеслась крепкая мужская брань, и следом бряцанье оружия. Весь замок переполошился: по стенам побежали дозорные с факелами, вглядываясь в темноту, но что там можно было рассмотреть? Цепочка огней растянулась по всей стене, но сигнальных костров с Перешейка видно не было, а значит, звонить в колокол на башне и поднимать тревогу не стоило.
Олинн ещё раз взглянула туда, где в темноте скрывались Великие болота Эль, но там ничего нельзя было рассмотреть. Она вернулась к кровати, присела на край и принялась успокаивать Фэду, повторяя, что всё образуется и отец привезёт ей другое зеркало. И это было почти правдой. Не будь войны, так бы оно и получилось. К своей красавице-дочери ярл Римонд питал особую слабость и из походов привозил для неё всё самое лучшее: украшения, ткани на платья, гребни, зеркала, заколки-фибулы и ленты.
Когда Олинн говорила Игвару, чем дорожит Белый Волк, об этой его слабости она умолчала. Не хотела, чтобы какой-то монах подумал, что она Фэде завидует! А вот сейчас поняла, что даже рада тому, что у неё самой нет ни жениха, ни сундуков с нарядами, украшениями и зеркалами, потому что этот вой и новости с Перешейка переворачивали всю их привычную жизнь с ног на голову. И если им придётся бежать, то нужны будут не платья и зеркала, а удача и крепкие ноги. И ей, в отличие от Фэды, не нужно будет бросать здесь любимого.
И тут же, словно вторя её мыслям, вой опять повторился, только прозвучал ближе и громче, и так зловеще, что даже кожа у Олинн покрылась мурашками от страха. В этот раз был не просто звук, а показалось, что он, словно ветер, пробрался в комнату, тронул занавеси, и они зашевелились и в ответ завибрировали кубки, стоявшие на столике. Олинн вскочила и снова подбежала к окну. Луна ещё не встала, но в темноте, скрывающей болота, в какой-то момент ей показалось, что в зарослях по ту сторону Эшмола вспыхнули зелёные огни. Вспыхнули и тут же угасли. И снова вспыхнули, уже слева и справа от зарослей на той стороне реки.
Кем бы ни были эти волки, если это вообще были волки, они не просто бродили по лесу, они кружили именно вокруг замка, потому что вой доносился с четырёх сторон. Звери, казалось, обходят крепость по кругу, берут её в кольцо, будто выискивают брешь в её стенах. И Олинн вспомнила слова Свена о колдунах, которых притащил к Перешейку король Гидеон. А что, если это их рук дело?!
Внутри жгучим ядом растекалась тревога, сжимая сердце дурным предчувствием — где же Торвальд? Сегодня он не вернулся в замок. А если он там, на болотах? Там же где бродят эти жуткие звери?! А Тильда?! А если их…
О, нет, нет! Нельзя думать о таком! О Великая Эль! Защити нас от всякого зла!
И не зная, как успокоить себя, Олинн решила сделать то, чего старалась никогда не делать в стенах крепости − спуститься к замковому святилищу и зажечь особый огонь с травами, что отгоняет злых духов. Пусть она и не настоящая вёльва, но Тильда научила её кое-чему. Она не может защитить их всех, но о чьих-то душах позаботиться всё же может. Пусть у неё и не много сил, но, как говорят: «В трудный час и крупица пригодится». Пусть она поможет хотя бы Торвальду и Тильде.
Она решительно встала, но Фэда вцепилась в её рукав и не отпускала, умоляя остаться ночевать у неё.
— Линна, ну пожалуйста! Не уходи! Я так боюсь! — причитала она, спешно вытирая слёзы и прекратив рыдать.
− Да не бойся ты. Сюда уж точно никакие волки не заберутся, они же не умеют лазить по стенам! — Олинн попробовала отшутиться. — К тому же, вся замковая стража поднялась с луками, чего ты боишься? Я вернусь, только позову кого-нибудь, пусть приберут здесь, а то мы все ноги изрежем осколками. А хочешь, запри дверь изнутри, я постучу.
