– Ясмин?
Я вскакиваю со своего стула. Передо мной стоит молоденькая девочка в медицинской робе:
– Меня попросили передать, что…
Дальше следует детальный рассказ о том, какие травмы Светка получила в результате аварии. Я пытаюсь вникать, но, боги, когда так волнуешься, совершенно невозможно сосредоточиться.
– … вам очень повезло, что за дело взялся профессор Дымов. Александр Николаевич – лучший.
Я заторможенно киваю. Профессор. Профессор – это, наверное, хорошо?
– Ясно. А сколько я…
– Ну что вы. У нас государственная больница. Лечение оплатит страховая, – отмахивается девочка и уходит, прежде чем я успеваю ей возразить. Перевожу растерянный взгляд на Адиля. Тот сидит, подпирая кулаками голову, и медленно раскачивается из стороны в сторону. Веду по его темным волосам пальцами.
– Ты слышал? Нам повезло. Ее какой-то профессор оперирует.
Адиль отводит руки. Смотрит на меня, но будто сквозь. Глаза красные. Опухшие. Мой старший брат, моя опора сейчас выглядит как маленький потерявшийся мальчик.
– Что мне делать, Ясь? Как жить, если…
– Тщ-щ. Не будет никакого «если». Все будет хорошо!
– Я же с ней всю жизнь. Я… своей жизни не представляю, если… – его голос срывается. – А она как знала, Ясь. Все время меня пугала. Чуть что повторяла, да, мол, ты все поймешь, когда станет поздно… Будешь локти еще кусать. Накаркала, бестолочь.
– Адиль, братик…
Я уже не понимаю, где его слезы, а где мои.
– Она ж от меня рванула. Это я виноват. Я во всем… Не взял бы я тот телефон…
– Светка бы придумала другой повод, чтобы обидеться. Она с начала вечера сидела на взводе.
– Да… Но ведь в том, что она такой стала, я тоже виноват. Девки эти… Они никогда и ничего для меня не значили.
– Тогда зачем? – я правда хочу понять. Понять, почему люди изменяют. Даже тем, блядь, кого любят. Потом жалеют. Но изменяют снова.
– В первый раз? Знаешь как было… Двое детей, денег ни хера нет. Светка вся в детях, то болеют, то зубы, то еще какая-то херь. Тянешь лямку. Одно удовольствие – потрахаться. Но где – с двумя маленькими детьми, в однушке? Мы приспособились в ванной. Включали воду, и давай на стиралке по-быстрому. Представь, как я охренел, когда спустя год такой жизни понял, что у меня встает исключительно под шум льющейся из крана воды? Сейчас смешно вспомнить. А тогда я пиздец как испугался. И разозлился тоже. Захотел себе доказать, что я в порядке. Гульнул. В первый раз на это решиться сложней всего… Кажется, я и кайфа никакого не получил, до того совесть грызла. А Светка сразу догадалась. Так все и завертелось. Истерики, ревность, подозрения на пустом месте. И одновременно с этим у меня как раз первые деньги появились. Бар отбился, стал приносить прибыль. Помнишь, на Степной? Всем девушкам – коктейль в подарок? Ну и крутились там эти девушки стаями. А мне что? Мне надо было клиентуру набивать. Я им подыгрывал, конечно, глазки строил, но ничего и ни с кем у меня не было. Два года я честно пытался доказать Светке, что я не жираф. Как монах, блядь, ходил. Жена не дает потому, что я, оказывается, блядун. А блядей я сам отваживаю. Потом махнул рукой. Думал, если один черт меня во всех грехах обвиняют, так пусть хоть это будет по делу. Так вот и живем.
– Дураки, – шепчу я. – Какие же вы дураки.
Адиль всхлипывает. Сползает мне головой на колени. И сидим мы так долго-долго. А потом дверь в операционную открывается. И оттуда выходит высокий пожилой доктор.
– Ясмин?
Адиль садится. Я вскакиваю.
– Дымов Александр Николаевич. Я оперировал вашу невестку.
ГЛАВА 10
Воскресенье проходит в бесконечных хлопотах. Самым сложным оказалось рассказать о случившемся детям, Светкиным родителям и, конечно, маме. Благо, что новости обнадеживали. Несмотря на огромную потерю крови из-за разрыва селезенки, состояние Светки оставалось стабильным. Позвоночник у нее, к счастью, не пострадал, а травмы головы были не такими страшными, как нам показалось. Но родня, конечно, все равно в трансе. На стариков жалко смотреть. Да и мальчишки выглядят совершенно потерянными. И это они еще не видели подключенную к аппаратам Светку. Мы с Адилем решили, что это лишнее, и съехали на то, что в реанимацию никого не пускают.
– Вы почему здесь?! – сквозь сон до меня доносится удивленный голос.
– А вы? – сиплю я, стряхивая с себя обрывки сна. – Свете хуже? Что-то случилось? – вскакиваю на ноги.
Мне страшно. Потому что я не могу найти ни одной другой причины, по которой бы оперирующий Светку профессор прикатил сюда в воскресенье. Особенно после нашего с ним разговора. Точней, моего предложения. Денег… Ох, как этот Дымов разозлился! А я что? Я хотела его отблагодарить, а не обидеть. Девочки-санитарки в деталях рассказали, как нам с ним повезло. И что попадись нам не Александр Николаевич, еще неизвестно, чем бы вообще все закончилось. Это ли не намек? – подумала я и ошиблась.
– Нет, не хуже. С чего вы взяли?
– Выходной, а вы тут.
– Да что ж, я не могу проверить пациентов?
Вот как? Я думала, профессура до этого не снисходит. Проверить пациентов может кто угодно, так?
– Спасибо вам большое. Еще раз.
– Вы не ответили, почему опять торчите под дверью. Разве я не велел вам отдыхать?
– А… Да. Конечно. Я просто привезла кое-какие вещи и случайно отключилась.
– Ну, какие вещи? Ей сейчас ничего не нужно, – закатывает глаза Алекандр Николаевич.
– Я не Свете, а брату. Его отсюда не вытолкать. Вторые сутки сидит.
Как раз в этот момент Адиль появляется на горизонте. В шикарном прикиде, который он надел на день рождения, и с мокрой, какого-то черта, головой, выглядит он, мягко говоря, странно. Хорошо, что я додумалась захватить ему одежду на смену.
– Здравствуйте, – чернеет лицом, завидев профессора. – Что-то случилось? Свете хуже?
– Да что ж вы все каркаете? Хуже-хуже! – фыркает тот. – Нормально все с вашей женой. А вот вы, если продолжите в том же духе, загнетесь. Так что быстро все по домам. Отоспитесь как следует. Маша, кажется? – ловит пробегающую медсестру.
– Все верно, Александр Николаевич.
– К Ким до завтра никого не пускать. Этих – тоже. Особенно этих.
– А мы и не пускаем, – пугается медсестричка.
– И в коридор. Нечего им здесь сидеть. У нас, вообще-то, карантинные меры. Все-все, на выход.
– Я не могу, доктор. Она же…
– Ей обеспечен самый лучший уход, можете поверить моему слову. А вы поберегите себя на будущее. На этапе реабилитации силы вам ой как понадобятся.
Адиль бросает на меня неуверенный взгляд. На самом деле я благодарна Дымову. Меня брат даже слушать не стал. Уперся рогом, и все – я здесь буду, присмотри, систер, за малышней. А что за ними присматривать? Одному – двадцать один. Другому – семнадцать.
