— В обмен на что?
— На энергию, Костлявая. Думаю, у меня возникли новые вопросы к Верховной… И вот ещё что — если продлить в пустоши прямую, лежащую между этой упавшей хернёй и городом, может найтись ещё одна железная коробка, набитая детьми. Если у тебя есть кому разведать…
— Я их найду.
* * *
— Хочется налить на простыню кетчупа, — ворчит Дмитрий.
Мы вместе с ним закрепляем полотно белой ткани на ограждении балкона.
— Зачем?
— В качестве консумации. Я таки поимел этот информационный массив.
— Слишком сложная аллегория, — смеюсь я. — Не поймут-с!
— Да плевать. Просто чувствую себя так глупо, как будто подаю сигналы Бэтману.
— Бэтвуман, будем толерантными. Так что ты там такого нашёл?
— Давай дождёмся визита Верховной, у неё как-никак право первой ночи на эту инфу.
— Что за ассоциации у тебя сегодня? Если что, я как врач сообщаю, что на таком маленьком сроке ничто не препятствует…
— Тьфу на тебя! — смеётся Дима. — С этим у меня всё нормально. Более чем. Твоя рыжулька могла бы и не трясти так сиськами. Измены — это пошло.
— Так скажи ей это.
— Неа. Пусть старается. Меня это забавляет, а Альку держит в тонусе.
— Вот ты говнюк.
— Это наследственное. Кстати, о тебе. Что ты опять с собой натворил?
— Просто переутомился. Пройдёт.
— Уверен? На вид ты потерял килограммов десять.
— Всего семь. Это много, но в шестнадцать лет не фатально. Нагма зря перепугалась.
— Она подумала, что ты опять начал стареть. А ей так понравилось иметь тебя братиком! Папаша-то из тебя говённый, я всегда говорил.
— Нет, к сожалению. Не начал. Все анатомические признаки соответствуют возрасту от пятнадцати до семнадцати, включая всю эту гормональную дрянь. Пубертат в разгаре. Я не повзрослел, просто херово выгляжу. Выспаться и отожраться — буду как новенький.
— Так вали спать. Я тебя позову, когда наш Карлсон вернётся.
* * *
— Братец, с тобой точно всё хорошо? — Нагма суетится вокруг меня, она растеряна и испугана.
— Уймись, колбаса. Просто устал.
— Нет, не просто! Не просто! Я же вижу! И видела! И чувствовала!
— Чего ты там чувствовала?
— Ты как будто пытался раскачать мир! Тебя не было, ты уехал, а потом началось дёрг, дёрг, дёрг… Я сначала испугалась, а потом поняла и испугалась ещё больше!
— Что ты поняла?
— Что ты пытаешься сделать референс. Но здесь нет Аллаха, который мог бы посмотреть твоими глазами.
— Ничего, обойдусь своими. Только отдохну.
— Что ты там делал?
— Пытался спасать детей.
— Спас?
— Некоторых. Не всех. Совсем не всех.
— Бедный! — Нагма обняла меня и расстроенно шмыгнула носом. — Что сделать? Хочешь, чаю принесу? Сладкого! С печенькой!
— Нет, стрекоза, не надо. Я лучше посплю.
— Агась. Я тогда полежу с тобой.
Я лёг, она пристроилась рядом — на боку, ввинтившись мне под мышку, пристроив голову на плечо, положив руку на грудь и закинув колено на бедра. Стараясь прижаться как можно плотнее. Стать частью меня. Нагма так ложится, когда ей тревожно. Единственный признак того, что не всё в порядке. Девочка никогда не ноет и не жалуется, наоборот, старается меня поддержать и никогда не сомневается, что я справлюсь.
Кто бы ни был её настоящим отцом, он полный кретин. Отказаться от такого ребёнка?
— Люблю тебя, дочка, — прошептал я ей на ухо.
— И я тебя, пап. Больше всего на свете.
* * *
Дима разбудил меня ночью. Нагма во сне отползла, раскинула руки и ноги, заняв большую часть кровати, и безмятежно сопит.
— Тсс, — сказал он, осторожно коснувшись моего плеча. — Калидия объявилась. Подойдёшь?
— Да, — прошептал я, косясь на спящую девочку, — умоюсь только.
— В моей комнате. Я пойду, а то она там с Алькой, боюсь их вдвоём оставлять.
— Я скоро.
Калидия с Алианой сидят в креслах и мирно беседуют, как две подружки. Верховная закутана в махровый халат и выглядит на удивление уютно. И не скажешь, что недавно угробила несколько десятков детей.
Дмитрий выглядит несколько озадаченным.
— Прикинь, что нашлось, — говорит он.
За его спиной приоткрытая дверь, которой, могу поклясться, раньше не было. Внутри небольшое помещение, где в стеклянном цилиндре плавает оболочка.
— Это же башня Дома, — поясняет Калидия. — Тут при каждой спальне есть хранилище. Просто надо знать где. Я попросила разрешения воспользоваться, потому что у себя опасаюсь снимать. Никому нельзя доверять.
— А нам, значит, можно? — мрачно спросил я.
— Вы хотя бы не претендуете на моё место. И не хотите уничтожить город. И не раскручиваете войну. И не…
— Понял, понял, — сказал я. — Но знаешь, есть ведь и другие веские причины не желать тебе добра.
— Какие? — спросила она грустно.
— Я нашёл твой суперкоптер. Ну, не совсем я… Впрочем, неважно. Ты была права, он словил две ракеты и рухнул в пустошах.
— А груз?
— Почти все погибли. Я смог спасти немногих. Было слишком поздно. Если бы ты сказала, если бы упавшую машину сразу начали искать, скорее всего, почти все бы выжили. Они были в хвостовом отсеке, который пострадал меньше других.
— Мне очень жаль, — сказала она спокойно. — Но у меня не было выбора. Я узнала, что коптер сбит, но у меня не было ни времени, ни ресурсов на его поиски. Кроме того, я была уверена, что никто не выжил. Поэтому все силы были брошены на формирование наземного конвоя.
— Ещё одна партия детишек, которые теперь умирают в пустошах?
— Возможно. Я направила его другим маршрутом, надеялась, что их не найдут.
— Другим маршрутом? — вскинулся я. — Не тем, что летел коптер?
— Разумеется.
— Кинь его мне, — сказал я, набирая сообщение Костлявой: «Не ищи там, где я сказал. Встречаемся там же, где прошлый раз».
— Его нет в электронном виде, сеть небезопасна, — сказала Калидия. — Дайте на чём нарисовать, набросаю ориентиры.
Пока она черкала в Нагмином блокноте Нагминым карандашом, я не выдержал и спросил:
