— Тогда к чёрту аренду, — решительно говорит Шоня. — Работать тоже так себе занятие, но аренда — полное говно.
— Согласна, — кивает Тоха. — нельзя позволять себе быть вещью. Даже если так проще.
— Лично я в аренду и не собирался, — говорит Кери. — Так что я, конечно, против. Из-за того, что все места заняты арендниками, для интиков нет работы.
— Ты просто завидуешь! — смеётся Шоня.
— А вот и нет, — отвечает он серьёзно. — Арендные — только исполнители, да и то посредственные. Они не могут создать ничего нового. Поэтому город так деградировал.
— Ну, не знаю… — задумчиво говорит Дженадин. — Для многих аренда настоящее спасение. От серой унылой жизни, которая изо дня в день идёт по кругу. Утром на работу, вечером с работы. Всё, что остаётся лично тебе, — вечерняя усталость и тяжёлый сон, с осознанием того, что завтрашний день — копия сегодняшнего. Оно точно того стоит?
— Ты скажи, — отвечает коротко Калидия.
— Я бы сказала: «Пусть останется как есть», — мотает головой Колбочка, — но вспомнила мать… Она раз за разом выбирала аренду. Она слабый человек… была. Она не знала, что делать со своей жизнью. Но когда лично для неё аренды не стало, она справилась. Пусть остальные хотя бы попробуют. К чёрту аренду!
— Я тоже могу сказать? — спрашивает Лендик.
— Почему нет? — пожимаю плечами я. — Это и твой город.
— Я хотел летать — и я летаю, — сказал он твёрдо. — У штурвала не обязательно быть кибером. Во всех смыслах.
— Лирка? — спрашивает Дженадин.
— Я промолчу, — уклоняется та. — Считайте воздержавшейся.
— Жаль, тут нет Лоли, — смеётся Кери.
— Ага, её «дай вштыриться, прем» очень оживило бы дискуссию! — отвечает Шоня.
— Что скажешь? — обращаюсь я к Калидии. — Ты всё ещё легитимный правитель. Даже если по факту это не совсем так.
— Скорее всего, город обречён, и мы все умрём в ближайшие сутки, — заявляет она ровным синтетическим голосом. Есть ли за ним какие-то эмоции, не понять. — Поэтому можете ломать всё, что вам вздумается. Предприятия уже стоят, Средка закрылась, так что арендных нечем занять. Пусть придут в себя. Посмотрят своими глазами на последние дни этого мира.
— Вот этот шкаф, — сообщает Дмитрий. — Достаточно разбить массив памяти.
— Можно я? — тут же выскочила вперёд Шоня. — Всегда хотела чего-нибудь этакого!
— Наслаждайся! — Дима вытащил из шкафа сложносочинённый параллелепипед размером примерно метр на метр и полметра толщиной. — Можешь с размаху сесть на него жопой, он довольно хрупкий.
— Жопой это к Дженадин, — смеётся рыжая. — А ну, давай его сюда!
Она поднимает устройство над головой, кидает с размаху на пол и несколько раз подрыгивает на нём. Девушка в броне и действует эффектно — вокруг разлетаются мелкие обломки. Потом она ставит на остатки ногу, принимает горделивую позу, выставив вперёд грудь, и удовлетворённо произносит:
— Запомните меня такой! Ну, когда будете ставить памятник.
— Вы закончили уничтожать казённое имущество? — осведомляется Калидия. — Или хотите разломать что-нибудь ещё?
— Этого достаточно, — отвечает Дмитрий.
— А может, и нет! — голос Лирании доносится из глубины помещения, и интонации у него такие, что я невольно потянулся к оружию.
Напрасно — находка не несёт нам угрозы. Хотя, что с ней делать, непонятно.
* * *
Я вижу инсталляцию «головы на тумбочках» не первый раз. Кери тоже. Остальные в глубоком шоке.
— Что это за хрень? — спрашивает осторожно Димка. — Выставка трофеев маньяка-декапитатора? Где тела этих несчастных? Почему они живые? Ах, да, забыл главное — кого убить за это?
— Думаю, моего отца, — говорит Калидия. — Но ты опоздал.
— Но зачем этот ужас?
— Я не знаю. Я, как и вы, вижу это первый раз.
— Но что они делают? — дрожащим голосом спрашивает Шоня.
— Предполагаю, что думают. Иначе в чём смысл?
— Возможно, это какой-то вариант биопроцессинга… — Дмитрий с интересом осматривает устройство. — Хотя нет. Не угадал.
— Что не так? — интересуюсь я.
— Я было подумал, что кто-то сумел использовать живой мозг как вычислительный модуль. Об этом много говорили, принципиальных проблем, кроме этических, в такой технологии нет. Поэтому я сначала решил, что перед нами многоядерный процессор для аналоговых вычислений.
— Но это не так?
— Нет. Не та периферия. Вся эта машинерия — он обвёл рукой комплекс оборудования, — просто система жизнеобеспечения. Не даёт им умереть, подавая обогащённую кислородом и питательными веществами кровь, поддерживая влажность, бактерицидный режим и что там ещё надо, чтобы голова продолжала работать без жопы. Нет никакого механизма вывода результата. О чём бы они ни думали — это никому не интересно.
— А вот эти проводки… — показываю я на стоящую передо мной голову. В таком возрасте бывает трудно определить пол только по лицу, но, скорее всего, она была девочкой.
— Это система связи, наверное. Они думают о чём-то вместе.
Губы девочки (или мальчишки) шевельнулись, но я не понял, говорит ли она что-нибудь, и тем более не понял, что именно. Может быть, это рефлекторные движения. Мускулатура лица реагирует на внутренний монолог.
— Зачем они были нужны Креону? — спросил я Калидию.
— Не имею понятия. Если в его файлах это как-то отражено, то я пока не встречала. Там слишком много всего.
— И что нам с ними делать? — спрашивает Тохия.
— Вероятно, ничего, — отвечает Дмитрий. — Потому что мы ничего сделать не можем. У нас нет лишних тел, к которым их можно было бы прикрутить. Даже если бы мы знали, как.
— Какой кошмар…
— Давай отойдём, — попросил я Калидию.
— Что ещё? — спросила она, когда мы оставили ребят в сторонке.
— Второй город сказал, что ты можешь забрать плату. За детей, которых ты скормила невесть кому.
— Они были рождены специально для этого.
— Для чего?
— Для платы второму городу.
— Иногда, Кали, я очень жалею, что однажды спас тебе жизнь, — признался я.
— Я жалею об этом почти каждый день, — ответила она равнодушно. — Если я внезапно переживу этот кризис, можешь меня убить. Есть за что. Но не думаю, что среди доступных мне вариантов были этически безупречные. Я выбирала исключительно из плохих.
Пол под ногами дрогнул, свет погас, тут же зажёгся снова, но уже тусклый и другого оттенка.
— Вот и всё, — сказала Калидия. — Кристаллы рассыпались. Городу конец.
