— Что?
— «Вали всех, бог разберётся!»
— Да, очень по-слоновски… Успела троих-то?
— Они даже не поняли, Док. Они вообще не поняли, что происходит. Никто. Упали один за другим рядком. И до сих пор не знаю, кто был моей целью, а кому просто не повезло рядом стоять…
— Бывает, — сказал я тупую банальность, просто чтобы не молчать.
— Скажи, Док…— Лирания замолчала, пристально глядя на меня.
— Что?
— Если зажмурюсь, то смогу представить, что ты — мой прем, и нам по шестнадцать? Может, на ощупь ты такой же? И как будто вокруг неон и туман, и как будто ничего этого не было…
— Это одна их тех твоих ужасных идей, о которых ты потом страшно жалеешь, ешь себя поедом и ненавидишь тех, кто оказался рядом. Когда вокруг были неон и туман, я сказал тебе то же самое, помнишь? «Я слишком ценю наши отношения, чтобы разменять их на секс».
— У нас есть отношения, прем?
— Наверное, да. Какие-то очень странные, но есть. Потому что мне больно смотреть, как ты мучаешься.
— Да, Док. Боль — это всегда по-настоящему. Ты прав. Я пойду к себе, порыдаю и усну. Может, завтра станет легче.
— Завтра ещё нет. Но потом обязательно станет.
— Ну да, ты же старый, мудрый, всё видел, всё знаешь… Блин, ничего себе я нажралась!
Мне пришлось отвести её в комнату, уложить в кровать, поцеловать в солёную от слез щёку и поставить рядом тазик. Он ей точно пригодится.
В отличие от меня.
* * *
Перидор гневается на нас почти искренне. Почти. Полноте императорского негодования несколько мешает тот факт, что ни Багратия, ни Киндур так и не двинули войска через границу. Вот уже второй месяц им не до нас — нашлись дела поважнее. Похороны обоих королей и их первых канцлеров, похороны высших военачальников и наследников первой очереди прошли быстро. Куда больше времени занимает процесс передела власти элитами. Отставки, ссылки, внезапные смерти «от естественных причин» — яда, удавки, кинжала в спину. Нет ничего более естественного для претендента на внезапно свободный престол.
Когда первый угар прошёл, и свежевылупившиеся новые элиты вспомнили про Меровию, то, разумеется, обвинили во всем Перидора. А он с чистой совестью заявил, что ни при чём. И поклялся в том у алтаря, что по местным меркам убедительнее даже, чем «зуб даю». Ему, разумеется, не особо поверили, но формальности соблюдены, а это главное. Император у алтаря соврать не может, это аксиома. Значит, кто-то другой постарался. И угадайте, кого мировая общественность назначила крайним?
Правильно — графа Морикарского.
Это же очевидно — именно его выдачи требовали убитые короли, именно он отметился неконвенционными методами на поле боя, а значит, кому как не ему было прибегнуть к такому подлому и абсолютно недостойному методу, как убийство монархов?
От Перидора снова потребовали выдать меня на суд, но это было совсем глупо — повторять уже отвергнутый ультиматум, при том, что средств добиться его выполнения больше не стало. Стало меньше.
За два месяца мы, конечно, армию не удвоили, но заметно, как выражается Корц, «повысили её насыщенность средствами огневого поражения». В общем, подтащили артиллерию и снаряды, а также подтянули силы к восточной границе. Если бы Багратия и Киндур решительно двинули войска, то смяли бы наши малочисленные гарнизоны, но это уже не было бы лёгкой прогулкой. Потери бы им нанесли весьма чувствительные. Но боевой дух у соседей за это время изрядно сдулся — отмобилизованные армии два месяца проедали запасённые на войну харчи, и почти всё проели, а главное — близилась осень с её распутицей, а за ней и зима с её снегами. В то, что кампанию удастся завершить за оставшийся месяц лета, никому не верилось, а значит, время было упущено.
Меровия получила как минимум год отсрочки, а я — репутацию жуткого монстра. Императору докладывают, что графом Морикарским в соседних государствах пугают детей. Не всех, правда, а только достаточно взрослых и амбициозных, чтобы претендовать на участие в ещё не вполне устоявшихся новых линиях престолонаследия. Джулиана рассказывает, что на мой счёт теперь принято записывать всех безвременно скончавшихся кандидатов. «Почему двоюродный королевский племянник, решивший, что он тоже в чём-то принц, и начавший собирать при дворе единомышленников, внезапно коньки отбросил? — Так известное дело, граф Морикарский убил! Кто же ещё?» И никаких вопросов.
В общем, когда на мой скромный кортеж напали, я даже не удивился.
Глава 6. Все могут короли
Разбой на дорогах стал в Меровии действительно серьёзной проблемой. Процесс, который Джулиана называет «раскрестьяниванием», дал стране не только множество рабочих рук и армейских рекрутов, но и немало деклассированного элемента — людей, не вписавшихся в реформы.
— Не стоит недооценивать психологические травмы общества, возникающие при смене общественной парадигмы, — вещает доктор Ерзе.
Я мысленно называю это «голыми лекциями», но, если отвлечься от зрелища «Джулиана откинулась на подушки, заложив руки за голову и демонстрируя идеальную форму большой груди», то рассказывает она вещи весьма интересные.
— Общественное сознание — реально существующий феномен, который приходится принимать во внимание. Оно достаточно консервативно. Даже в этносах современности, несмотря на мощнейший медиа-инструментарий и тщательное, умело проводимое на протяжении нескольких поколений размывание этической аксиоматики, на смену этнопарадигмы уходит поколение.
— Это сколько в годах? — заинтересовался я. — Лет пятьдесят?
— Нет, в современных обществах вдвое меньше. Из-за смещения идеологической активности в более молодые слои населения, а также в результате разрушения корневых установок выживания этноса, происходит такой феномен, как «ускорение истории». Физически время функционирования поколения увеличилось, но ментальные установки меняются быстрее из-за принудительного переключения общества на квазимолодёжные паттерны.
— И как так получилось? Я про «установки выживания». Разве это не основа всего?
— До определённого этапа — да. Общественный тренд по умолчанию направлен в сторону повышения выживаемости этноса. Но когда корневые установки начинают мешать идеологическим, то за несколько поколений можно выкорчевать даже такие базовые аксиомы, как инстинкт самосохранения, инстинкт размножения, защитный инстинкт и инстинкт кооперации.
— Звучит как-то дико.
— Отчего же? — снисходительно, одними губами, улыбается Джулиана.
Эта улыбка в очередной раз напоминает мне о том, что несмотря на идеальную фигуру и гладкую кожу, эта женщина, скорее всего, старше меня. Причём, намного.
— Возьмём наш срез, — продолжает она, — для его статистики характерно, что чем более развито общество, тем выше в нём процент самоубийств, меньше рождаемость, ниже уровень субъективной удовлетворённости жизнью, менее эффективны защитные механизмы социума и более атомизировано общество. В пределе текущий тренд нашего мира направлен на преобразование жизнеспособных этносов в рыхлые конгломераты депрессивно фрустирированных одиночек с подавленными базовыми инстинктами. Остаточное противодействие этому тренду вызвало тлеющий цивилизационный конфликт, выражающийся сейчас в непрерывной вялотекущей войне без цели завоевания, ведущейся без намерения победить, а лишь ради утилизации ресурсов.
