— Катька крутая, оказывается, — сообщила Нагма. — Упрямая и сильная. Я её и раньше уважала, а теперь прям уважаю-уважаю.
— Респект ей, — согласился я. — Но замуж её Перидору будет выдать непросто.
— А что, можно подумать, вот обязательно девушке замуж? — возмутилась моя свободолюбивая дочь.
— Здесь да, — ответил я серьёзно. — Здешнее общество достаточно патриархально, чтобы незамужняя женщина считалась за полчеловека. А Катрин — принцесса и наследница трона. Женщина тут может наследовать, но только при наличии мужа в анамнезе. Незамужней козу не доверят в собственность, не то что империю. Потому что что она за женщина, раз даже замуж выйти не осилила?
— Какая обидная глупость! — злится Нагма. — Да Катька в сто раз умнее всех придворных! Она мой учебник по математике читает просто для развлечения и задачки щёлкает!
— О, — смеюсь я, — неужели мы не зря таскаем с собой учебники? Хоть кому-то они пригодились!
— Отстань, пап. Я учусь. Иногда. Когда рисовать устаю.
— А ты разве устаёшь рисовать?
— Нет, но ведь могу же устать однажды? Всё, не хочу это обсуждать! Закрыли тему!
— Как скажешь, — не спорю я. — Но Катрин как наследнице престола однажды придётся выйти замуж.
— Хорошо, что я не наследница ничего! — оптимистично заявляет Нагма. — Захочу — выйду замуж, не захочу — не выйду!
— Да, колбаса, — соглашаюсь я. — В этом ты совершенно свободна.
«Всё могут короли, всё могут короли…» — крутится в моей голове старая глупая песенка из моего чертовски далёкого детства.
Глава 7. Конец всего
— Нет, капитализм не «плохой», — снисходительно улыбается Джулиана. — Маркс и этот… ну, ваш, русский… да, Ленин, поспешили его хоронить.
У нас очередная «голая лекция». Доктор Ерзе объясняет мне основы, возлежа поверх одеяла и отвлекая непринуждённой позой.
— Их пессимистичные прогнозы не оправдались. Капитализм оказался более гибкой системой, чем казалось в начале двадцатого века. Он научился купировать наиболее острые противоречия. Прежде всего, вопреки прогнозу Маркса, широкие массы постепенно становились бенефициарами капиталистического накопления, образуя так называемый «средний класс». Во-вторых, монополизация капитала, вопреки прогнозам Ленина, не замедлила технический прогресс, породив механизм венчурного инвестирования. Кризисы никуда не делись, но новые представления о монетарных механизмах и преодоление инфляционной фобии позволили сглаживать их финансовыми интервенциями.
— Тогда почему вы не строите тут капитализм? — прямо спросил я. — Не даёте развиваться купеческому сословию? Не допускаете в колонию частников? Продаёте колониальные товары и изделия мануфактур только через «михайловские лавки»?
Меня как графа Морикарского достали обращениями аристократы среднего звена, жаждущие получить концессии на юге, а также купцы, готовые взять на себя розничный ритейл промтоваров с моих мануфактур. Не могу же я им объяснить, что ни черта не решаю в собственном графстве? Хорошо хоть, что граф я жалованный и у меня нет родственников в туземных элитах. Уже склевали бы весь мозг.
— Мы не строим капитализм? — Джулиана рассмеялась, эстетично сотрясаясь обнажённой грудью. — И это говорит главный меровийский олигарх? Твоё графство —типичная капиталистическая вертикально интегрированная корпорация. Как все корпорации такого рода, она демонстрирует монополизацию рынка, глубокое сращение с государством и наличие параллельных квазигосударственных структур, таких, как финансовые инструменты и парамилитарные формирования. У тебя есть свои деньги, свои вооружённые силы, свои инфраструктурные проекты — чем ты хуже какого-нибудь Berkshire Hathaway?
— Получается, я олигарх?
— Разумеется, нет. Меровия — империя с наследственной монархией, институт олигархата тут… Впрочем, не буду углубляться в дебри. Коротко: при всех твоих богатствах и влиятельности, Перидор может казнить тебя уже завтра.
— Надо думать, от такой радости народные гуляния были бы недели на две… — сказал я мрачно.
«Граф Морикарский — очень противоречивая фигура Меровийской истории». Так однажды напишут в здешних учебниках. В лучшем случае. Я самый известный, но отнюдь не самый положительный персонаж меровийского политикума.
— Монополистический капитализм, зажатый в жёсткие рамки государственным регулированием — одна из самых эффективных систем для кризис-менеджмента, поэтому для бустинга мы чаще всего используем именно эту форму общественного устройства, — продолжает вещать Джулиана. — У него есть свои минусы, например, значительные социальные издержки. Это ведёт к социально-политической нестабильности, которую постоянно приходится учитывать в расчётах, но альтернативы ещё хуже. Условный «рыночный капитализм» с его монетарным псевдорегулированием имеет короткий горизонт планирования, поскольку интересы капитала сиюминутны. Чисто государственный механизм тотальной административной регуляции, будь то монархический структурализм или технократический социализм, слишком слабо мотивирован и быстро бюрократизируется, теряя эффективность.
— А нет ли в ассортименте чего-нибудь менее поганого, чем эта палитра оттенков говна?
— Нет, — твёрдо отвечает доктор Ерзе. — Мы же говорим о людях!
— А как же Берконес? Там, вроде, всё иначе…
— Мы же говорим о людях, — повторила то же самое с другой интонацией Джулиана, но развивать мысль не стала.
Настало время секса.
* * *
К моему удивлению, наша группа начинает неспешно готовиться к отъезду. Ведётся ротация вахтовиков, завоз специалистов, пишутся и утверждаются планы, составляются инструкции и алгоритмы «если-то» для управляющих. «К удивлению» — потому что ультиматум же! Войска на границах! Война на носу! Морская блокада, экономические санкции, политический бойкот… Как же всё это можно вот так бросить?
— Войны не будет, Ваше Величество, — уверенно говорит Перидору Мейсер. — Разумеется, если что-то пойдёт не по плану, мы вернёмся и оперативно вмешаемся, но вероятность почти нулевая.
Перидор супит брови и шевелит седеющими усами, но не спорит. Сидящая рядом Катрин тоже кивает понимающе. Вокруг замка полыхает листвой и хлюпает распутицей осень.
Вероятность вооружённого конфликта снижается с каждым градусом похолодания приближающейся зимы. Зимой не воюют. Нет зимнего обмундирования, зимней обуви, зимнего транспорта, зимних смазок для ружей… Лошадей нечем кормить в походе, солдаты замёрзнут, простудятся и перемрут на необорудованных биваках. Есть «зимние квартиры» — оборудованные места размещения войск на зиму. Там армии будут ждать весны. Это даже я знаю. Но почему Мейсер считает, что весной противостояние не возобновится?
— И Багратия и Киндур уже начали демобилизацию, — объясняет Джулиана. — Держать «на зимних квартирах» отмобилизованную армию слишком накладно. Солдат надо кормить и обеспечивать, при этом большая масса трудоспособного населения изъята из производственных процессов, которые и так недостаточно эффективны для содержания такого числа нахлебников. Экономики обоих стран не производят такого излишка продукции. Сейчас рекрутов распустят по домам, где они будут кормить себя сами, оставив у границ минимальные гарнизоны.
