— Не отставал ни на шаг с самого начала, малыш, — тихо ответил мужчина. — Я умею быть бесшумным и незаметным. Ну и зачем ты сбежала, ведьмочка?
— Не каждый день узнаешь, что трех поросят все же съели, — съязвила я. — Я в детстве так радовалась, когда они прятались в кирпичном домике, а ты так жестоко развеял мою наивную веру в их чудесное спасение. А семерых козлят тоже твой предок съел?
— Насколько я знаю, в истреблении козлов мы не участвовали, — беззлобно ответил он, его руки скользнули по моим плечам и заключили в крепкие объятья. — Признаться, когда я понял, что ты не совсем понимаешь, кто такая, подумал — ты куда легче воспримешь информацию. Легче! Как можно такое легко воспринять?!
Я хмыкнула и вытерла щеку тыльной стороной ладони. На коже осталась влага то ли от слез, то ли от дождя.
— Все хорошо, моя девочка, — его голос звучал глухо и как-то неуместно интимно.
— Что же хорошего? Если вам верить, то моя мать — убийца. Отец — волк. Бабушка с дедом — обманщики. А я вообще невесть кто! — убитым голосом прошептала я и вдруг позорно разрыдалась.
Я так не плакала, даже когда дедушку хоронили, а тут. Такая горечь стояла во рту. Было обидно за себя и за бабушку. Нас же с ней натурально выбросили за ненадобностью. Моя мать — чудовище! Слезы лились ручьем, нос расклеился, и я по-детски хлюпала им, даже не пытаясь прекратить истерику. Мне нужны были эти слезы, слишком долго я пыталась быть сильной.
Крепкие мужские руки выпустили меня из объятий. И не успела я подумать, что, наверное, так и нужно. Никому не интересны чужие беды и рыдания, как снова оказалась в его руках, при этом еще и сидящей на его коленях. Распахнув куртку, Мстислав укутал меня. И вдруг стало так тепло. Его тело истощало жар в буквальном смысле.
— Тихо, ведьмочка моя, — губы Мстислава легко коснулись моих волос. — Если бы я знал, что это так сильно тебя ранит, молчал бы. Хватит плакать, красивая, ты делаешь меня беспомощным и слабым. Я совсем не знаю, как тебя успокоить.
Вопреки его словам, я обхватила мужчину за талию и прижалась хлюпающим носом к дорогой рубашке. Поток слез стал больше. Я все никак не могла взять себя в руки. Не хотела снова становиться сильной и большой девочкой. Мне было хорошо в его объятьях, так тепло и спокойно...
... Дождь усиливался.
А мы все сидели в старом заброшенном парке в ржавой беседке. Мой мир рассыпался на сотни осколков, и я уже не понимала, где же реальность, а где сказочный вымысел.
— Кто я? — шепнула сиплым от пролитых слез голосом.
— Ты? — отозвался Мстислав, легонько целуя меня в уголок глаза. — Ты моя маленькая ведьмочка с примесью охотничьей и волчьей крови. И чтобы бабушка не говорила, я чувствую, что сила ведьмовская твоя. Она приняла тебя, как родную, и растворилась в твоей крови.
Ласковые губы скользнули в сторону и прошлись по моему виску. Я осознавала, в каком двусмысленном положении сейчас нахожусь. Ночью в безлюдном месте в объятьях взрослого состоятельного мужчины. Впору смутиться и покраснеть, извиниться и убежать домой, поджавши хвост. Вот только не хотелось мне этого всего. Я чувствовала себя уютно, прижимаясь к теплой мужской груди.
— А каким образом ты волк? Ведь ты человек? — не унималась я.
Теперь, когда рыдания я подавила, на первый план вышла необходимость разобраться во всем.
— Оборотень, — подтвердил он мои догадки. — Двуликий, так нас называют.
Глава 42
Двуликий... Эта странное слово показалось мне незнакомым, но смысл его прекрасно поняла. Прижимаясь к Мстиславу, я пыталась переварить все, что услышала на кухне собственного дома. Не верилось... Но в то же время ведь и сама понимала — со мной что-то не так. То изображение в зеркале, пропавшая седина у Кузьки, странные сны.
— Почему она не сказала раньше? — этот вопрос мучил меня более остальных.
— Боялась за тебя, Кать, — шепнул он, обжигая висок дыханием. — Детям вообще не сообщают о нашем мире. В них же ничего не держится. Много раз в истории бывало, что нас обнаруживали из-за несдержанности ребятни. Целые общины погибали. Вот и готовят их к правде с пеленок...
— Сказки, — сразу догадалась я.
— Да, они самые, — он кивнул. — Раскрывают правду, лишь когда сила дает о себе знать. Но не раньше. Как правило, это происходит в десять — одиннадцать лет. Это важно. История у нашего рода тяжелая. В мире лесных жесткие, а порой и жестокие законы. Девушки до полного совершеннолетия находятся под опекой родителей. Учиться в человеческих ВУЗах — только с разрешения главы поселения. Брак так же. Как правило, женщина из родительского дома идет сразу в дом к мужу. К слову, ты еще не достигла того возраста, чтобы быть самостоятельной, — он хмыкнул, — но при этом твои родители не исполняют своих обязанностей. За это они понесут строгое наказание.
— За меня отвечает бабушка? — мне было смешно слушать его.
Несовершеннолетняя!!! Да уже девятнадцать лет... Куда еще совершеннолетней-то?!
— Нет, твой опекун выходит я, — Мстислав тихо засмеялся. — Ты моя, Катюша, как ни крути.
— Это как? — я снова ничего не поняла.
— А так... — Он тяжело вздохнул и, обняв меня крепче, поставил подбородок на мою макушку. — Обеспечивать, учить и содержать тебя все это время обязан был я. Твой дед умер, родители отстранились. Это моя вина, что ты вынуждена работать. Моя вина, что переезжали вы своими силами. Жителей вашей деревни переселяются к нам. Так было решено старейшинами и уже давно. Еще при моем отце. А я упустил вас всех из виду.
Он замолчал. Прикрыв глаза, я ощутила легкие прикосновения его губ к волосам. Горячие мужские ладони поглаживали по спине. И вроде невинные прикосновения, а в жар бросало так, что дышать становилось сложно.
— А отец мой тоже оборотень? — голос предательски задрожал.
Тяжесть внизу живота нарастала. Сжав бедра, медленно выдохнула и прикусила губу. Ладони мужчины замерли. Склонившись, он прижался носом к моему плечу и странно усмехнулся. Словно что-то учуял.
— Мстислав? — у меня пересохло в горле.
— Да, двуликий, но слабый. Волк. А твоя мать считается охотницей, но в ней чувствуется какая-то неправильность. Ее, в отличие от тебя, чужая сила не приняла.
— Зачем она так? — шепнула потерянно. — Как можно так с сестричкой-то?!
— Не знаю, что тебе ответить, — он прошелся ладонью по моим волосам, приглаживая их. — У меня нет родных братьев или сестер, но есть с два десятка двоюродных и около полусотни троюродных, и я перегрызу глотку за любого из них. Я не знаю, как можно поднять руку на родную кровь.
Мысленно ужаснувшись такому количеству родственников, вдруг вспомнила одну вещь.
— Мстислав, а мы, получается, тоже родня. Ты поэтому так печешься обо мне, потому что хоть и дальняя, но сестра?
