− И где же он, ваш подарок? − громко осведомился Дарн, размахивая кубком. − Свой я прекрасно вижу, а вот куда ты твой запрятал? Уж не в штаны ли этой мужественной сударыни? − Он залился счастливым пьяным смехом. Ему вторил рыбий народ.
Гнут кисло улыбнулся уголками губ.
− О нет. Сама сударыня является подарком. Ларминка обучена служить княжичу верой и правдой. До конца своей жизни, − и подал знак спутнице. Она медленно отбросила дымчатую кисею, показывая лицо.
Гомон оборвался, точно его отрезали ножом.
Девушка была прекрасна. Нет, не так, − я не смог бы выразить ее красоту словами. Казалось, она целиком была свита из лунных лучей и темных желаний. Даже молчаливые виллы оживились на своих местах, желая разглядеть получше этот образчик чистейшей ночной красоты.
Непроницаемо-черные глаза равнодушно скользнули по собравшимся и задержались на мне. Всего миг я лицезрел совершенное лицо с тенью удивления на нем. Затем она смиренно опустила пышные ресницы, кланяясь гостям.
И Лучезар, бедный наш княжич, забывший сам себя от немого восторга, пропал. Раз и навсегда.
Откашлявшись, Борислав поблагодарил своего дядю, тихо спрашивая у приближенных, уместно ли в наш просвещенный век принимать в дар живую женщину. Те не могли ответить ничего внятного.
Мужская половина зала неотрывно следила за юной красавицей, пока та убирала смоляные завитки волос под ткань. Княжич порывался вскочить, и лишь мы его останавливали от этой дурной затеи…
Все было слишком хорошо. Слишком ладно. Это и стало нашей главной ошибкой.
Нельзя верить порядку.
Пирующие просмотрели тот момент, когда внутрь неспешно вошел человек. Следом вползло сгорбленное нечто, кутавшееся в грязное тряпье.
Первыми их появление заметил я и… новая служанка княжича. Пламя многочисленных свечей дрогнуло, точно запаниковало.
Это был пожилой мужчина, похожий на обнищавшего писаря. Он шел, сжимая в руках выцветшую котомку, на лямках которой угадывались вшитые человечьи зубы. Подволакивая ногу, прошел через весь зал мимо застывших шепчуний и мелкой нежити. Существо в рванье послушно следовало за ним.
К моей руке внезапно приложили раскаленную иглу. Перстень жег руку, и это не было частью галлюцинации. Губами я прошептал своим товарищам только одно: «Мы в беде».
Глава шестнадцатая
Ты всегда получаешь свое.
Жестокий.
Тебя мы ненавидим,
Но мы ничтожны
Обрывки надписи на полу лиственной купели
Почему-то никто не осмеливался спросить, как он сюда попал. Княжеская стража должна была оцепить дворец, не пуская никого внутрь. Если только он не спрятался где-нибудь в тайной комнате задолго до начала праздника.
А ведь древний закон запрещал держать при себе оружие в день сбора Шести. Мы были беззащитны.
Незнакомец насладился всеобщим замешательством, затем хлопнул в ладоши, и существо вытащило из своего тряпья горшок с растением. Тот перехватил его и протянул князю.
− Прости, что пришел незваным, но того требуют мои хозяева. Ты угоден богам, Борислав. Поэтому мне велено передать твоей семье особый подарок.
Он поставил горшок на пол. Чтобы все могли его рассмотреть.
В глиняной оболочке выворачивалась и пульсировала жизнь. Многочисленные бело-коричневые побеги извивались вокруг детского лица, точно выдавленного в коре дерева или выросшего из плода. Лицо кривилось, издавая жуткие звуки.
Растение жило и дышало, точно изувеченный человек.
− Это мандрыгора. Я вырастил ее с помощью своих знаний. Возьми, и твой род никогда не прервется. Посади ее в своем саду. А когда мандрыгора прорастет и окрепнет, выпей ее сок и напои им будущую жену, чтобы ваше нерожденное дитя не знало поражений!
Наряду с тоской об оставленном оружии я подумал, что князь не тратил времени впустую. Значит, София носит под сердцем его ребенка. Как все запутанно.
− Кто ты такой, чтоб так неучтиво говорить со мной, владыкой земель Арасании вплоть до края срединного мира! − наконец, заговорил князь. − И почему пришел тайком, точно подлый враг?
− Я всего лишь голос тех, кто истинно владеет твоими землями. А так же этим миром и мирами другими. И ходить мне позволено, где только вздумается.
Вкрадчивая снисходительность в его голосе оставляла в сознании присутствующих глубокие рытвины, точно след от ногтей.
− Мой князь, не верьте ему, − Григорий вскочил, заслоняя собой Борислава и отдавая кому-то за пределами зала приказ. − Я вижу иное. Это даже не человек!
В едва заметных выемках на стенах и потолке возникли наконечники стрел. Затаившиеся в тайном лазе стражники ждали приказа уничтожить угрозу.
− Как неучтиво, − промолвил писарь, оглядываясь. − Неучтиво… и глупо.
− Что наглый сын грязи! − прорычала Варрейна, срываясь с места. Одним прыжком она оказалась позади них в своем истинном облике − лисы с огненным мехом. Отодвинув парочку столов, навстречу к чужакам так же вышел богатырь, ранее разнявший ее мужа и Хозяина вод.
− Стойте! Не приближайтесь! − крикнул Фес, разглядев в незнакомце то, что не успели увидеть мы.
Но опоздал.
Импульс, последовавший за его словами, заставил всех окаменеть. Люди и нечисть падали на столы, прямо в собственные угощения. Богатырь рухнул, как поваленное дерево, не сгибая колен, так и не успев ничего сделать. Судя по звукам глухих ударов, это же случилось и со всеми стражниками снаружи. Мы попали в ловушку.
Меня охватило сильное чувство смятения. Такое же, как когда нас с другими смагами запирали в клетке с мавкой, − только в разы сильнее. Мозг полностью осознавал происходящее и отдавал приказы, но тело его не слушало, отрезанное невидимым лезвием чужой воли.
Значит, надо сосредоточиться на боли. Она моя единственная нить к возвращению власти над собой.
− Раньше меня звали Нигол, раз уж это всех так волнует. А теперь возьмите, светлый князь, − назвавшийся гласом богов меланхолично наступил на тело богатыря и прошел по нему до самого трона. С легкостью оттолкнув со своей дороги недоучившегося смага, Нигол поставил горшок с мерзким растением на колени недвижимому Бориславу.
Тот протестующее замычал.
− Запомните: вы обязаны взрастить ее. Чтобы все получилось хорошо, понимаете? Такова ваша обязанность. В ином случае мне придется прийти и поговорить с вами вновь.
Осклизлые ростки нежно касались бороды князя.
− Мы… не до-олжны…. его упустить, − промычала Лиса.
