— Хочу на всю жизнь. Хочу, чтобы ты любила меня и была рядом
до конца дней. Наверно, я всегда этого хотел, но не мог сказать. Ведь это же
безумие — любить женщину, которая...
— Ты любишь меня? — вдруг, не выдержав, перебила она.
— Я по-всякому называл это чувство, но, пожалуй, ничем,
кроме любви, его не назовешь... Но ты не ответила. Ты собираешься остаться со
мной?
Ей захотелось подразнить его, но, увидев, как напряглись у
него шея и плечи, как побелели косточки вцепившихся в подлокотник пальцев, она
ответила просто:
— Да.
Он тяжело сглотнул.
— Тогда завтра пойдем покупать тебе кольцо.
— Не надо, у меня уже есть. — Она сняла медальон, подаренный
Генри, открыла его и вытряхнула на ладонь прелестное обручальное кольцо из
белого золота с чеканным узором. — Когда я ушла от тебя, оно осталось у меня на
пальце. Я хотела отослать его тебе, но не смогла...
— Так ты сохранила его? Я думал, ты давно его продала, —
сдавленно выговорил он.
Она протянула ему кольцо:
— Наденешь мне его?
Встав на колени, он надел ей кольцо на безымянный палец и
поднес ее руку к губам.
— Возлюбленная моего сердца... — Голос у него дрожал.
Обхватив его шею руками, она прижала к груди его голову.
— Помнишь, как ты когда-то называл меня?
— Мое блаженство, моя страсть, боль моя... Ты была всем
этим.
— И ты тоже.
— Теперь мы можем изгнать третье чувство — хватит с нас
боли. Что же до блаженства и страсти... — Он поднял голову и поцеловал
Элизабет. — У нас с тобой вся жизнь впереди.
— И начнется она сейчас? — с надеждой спросила она.
— Немедленно.
Ярко-красное пламя плясало в камине. Раздев Элизабет, Куинн
уложил ее перед огнем и, кинув в одну кучу и свою одежду, улегся рядом.
Блаженство и страсть смешались, взлетели и взорвались
россыпью раскаленных метеоритов по черному бархатному небу.
Они полежали, не шевелясь, без слов, еще соединенные
любовью. Наконец Элизабет нарушила молчание:
— Куинн... Ты простишь Пери?
— А ты?
— Уже простила. Если бы он не прислал тебе ту фотографию, мы
не были бы здесь вместе.
— Ну, если так смотреть на это...
— Я слишком счастлива, чтобы смотреть по-другому.
В награду она получила поцелуй.
— А еще о чем ты думаешь?
— Я думала... Если мы даже будем жить в Штатах, ты оставишь
себе Солтмарш, правда?
— Разве я смогу отобрать у наших детей их английское
наследство? Если захочешь, будем каждый год приезжать сюда.
Она вздохнула.
— Генри уже не узнает об этом.
Куинн крепко обнял ее и, прижавшись щекой к ее волосам,
уверенно произнес:
— Он знает.
