Впрочем, Петропавловской крепости было далеко до славы Бастилии. Французы даже считали, что Пётр Великий скопировал их «славную тюрьму для врагов короля». Вот, мол, даже варвары с востока перенимают наши достижения. Уж чего-чего, а самомнения французам было не занимать.
—З-зачем?— искренне удивился Оболенский.— В-вы не арестованы, отвезу вас н-на Садовую.
Видя моё недоверие, он, как мог, постарался успокоить меня.
—Там одно крыло отведено д-для гостей. Даже секретарь канцелярии из Москвы там останавливается. Не беспокойтесь, вам будет удобно.
Ага, знаем мы, какие бывают «удобства» в таких заведениях.
Пока мы с Оболенским разговаривали, дверь кареты, возле которой дремал Киж, хлопнула. Я обернулся — мертвеца внутри уже не было. Он узнал, где меня будут держать, и скрылся.
Глава 15
— Узилище
Тяжёлые кованые ворота распахнулись, и карета вкатилась в широкую арку. Подворотня, гулкий тёмный туннель, проглотила нас и выплюнула во внутренний двор особняка.
—Приехали, Константин Платонович,— Оболенский с видимым облегчением выдохнул.— Прошу!
Он открыл дверь и первым вышел из кареты. Я взял Мурзилку на руки и не спеша последовал за ним.
Колодец — первое что пришло мне в голову. Стены особняка, с тёмными слепыми окнами, окружали внутренний дворик, оставляя видимым только маленький клочок неба над головой. Очень неуютное место, на мой вкус. А ещё здесь был разлит старый «запах» страдания — когда-то давно в этом «колодце» убивали людей. Уж не знаю, кого и за что, но некромантское чутьё подсказывало: умершие здесь, рядом. Но мне пока не до них, тут бы самому выбраться.
—Следуйте за мной,— Оболенский напустил на себя официальный вид.— Прошу не отставать, ради вашей же безопасности.
Ой, даже не сомневаюсь, что здесь полно охранной магии: Анубис нервничал, а на стенах я разглядел тени мощных Знаков. Пожалуй, бежать отсюда будет не так просто.
Секунд-ротмистр вышагивал впереди, топая сапогами. Мы вошли через парадный вход и оказались в прихожей, больше подходящей для дворянского особняка, чем для казённого заведения. Из прихожей вверх уходила широкая лестница, застеленная красной ковровой дорожкой. На первых ступенях статуями застыл караул — два солдата в парадной форме. Только вот огнебои в их в руках были вполне боевые, с заряженными до упора Печатями, причём взведённые и готовые к выстрелу.
—Нам сюда.
Оболенский указал вправо и повёл меня по узкому коридорчику. А затем мы начали спускаться по крутой лестнице. Ёшки-матрёшки, меня что, хотят в подвале в камеру посадить? Может, стукнуть моего провожатого по голове и дать дёру? Нет, неподходящий момент — позади часовые, шум будет.
Между тем лестница закончилась, и мы двинулись дальше под тяжёлыми низкими сводами, едва освещённые тусклыми магическими светильниками. Печати в них давно не подзаряжали, и «пламя» дрожало и дёргалось. Антураж, я вам скажу, пугающий — специально, наверно.
—Осторожнее, Константин Платонович,— предупредил Оболенский,— здесь ступенька.
И снова нам под ноги легла лестница, на этот раз ведущая наверх. На удивление, по ней мы поднялись гораздо выше, чем спускались в подвал. Полагаю, аж на третий этаж, и выходов на другие этажи не предусматривалось.
Странная архитектура, однако. К тому же чувствовалось, что здесь несколько раз всё перестраивали, закладывая одни двери и прорубая новые. Впрочем, это же Тайная канцелярия, ей положены всякие тайны и загадки.
—Это гостевое крыло,— пояснил секунд-ротмистр, заметив, что я оглядываюсь.— Такой путь сюда сделан специально, чтобы никто не беспокоил приезжих.
Да-да, конечно! Скорее, чтобы случайно не зашли к узникам. Сомневаюсь, что здесь живут сотрудники, вызванные из провинции.
Лестница закончилась, и перед нами оказался просторный холл. Дорогу перегораживала конторка из светлого дерева, за которой сидела тётка. Нет, пожалуй, слово тётка не подходит — огромная баба-орка. Клыки густого жёлтого цвета, размером с мизинец; кривой, когда-то сломанный нос; руки толщиной с мою ногу. В общем, такая не коня может остановить, а целого слона, а горящую избу просто задует, как свечку.
—Александр Фёдорович,— орка расплылась в улыбке, увидев Оболенского,— рада, очень рада видеть! Вы к нам надолго? Давно вас не видела. Всё дела, заботы?
—Увы, увы,— секунд-ротмистр развёл руками,— боюсь, не задержусь надолго. Марфа, я вам нового постояльца привёл, оформите как положено.
Только сейчас орка посмотрела на меня. Смерила тяжёлым взглядом, будто насквозь просветила, скривила рот и протянула руку Оболенскому.
—Бумаги.
Тон её голоса изменился с заискивающего на суровый. Взяв из рук секунд-ротмистра лист, она развернула его, пробежала глазами и кивнула.
—Урусов. В пятый номер.
Она снова посмотрела на меня, остановилась на Мурзилке и возмущённо вскрикнула:
—Со скотиной нельзя!
—Марфа…— Оболенский поморщился.
—Выкинуть животину! Только людям можно!
—Не кричите, Марфа,— секунд-ротмистр тряхнул головой,— сейчас разберёмся.
—Простите, Александр Фёдорович,— я вступил в разговор,— но кот со мной.
—Нельзя!— пилой по стеклу взвизгнула орка.
—Константин Платонович,— Оболенский покачала головой,— Марфа прекрасно знает все уложения. Если она говорит нельзя, значит, нельзя.
—Отлично,— я кивнул,— тогда поселюсь в другом месте.
—Эээ…
Оболенский захлопал глазами.
—Константин Платонович, вы не можете.
—Почему?
—Эээ…
—Я ведь не арестован, верно?
—Д-да.
—Вот и отлично. Сниму что-нибудь поблизости, а как понадоблюсь, вы за мной заедете.
На лице секунд-ротмистра отразилась сложная работа мысли. Он наморщил лоб, моргнул одним глазом, потом другим, открыл рот, но ничего не сказал и нервно дёрнул плечом. А орка буравила меня возмущённым взглядом, поджав губы.
—П-пусть,— Оболенский обернулся к орке,— п-пусть оставит кота.
Марфа чуть не свалилась со стула.
—Не положено, Александр Фёдорович,— почти умоляюще просипела она.
—Н-не страшно, н-не корова же.
Орка метнула на меня такой взгляд, будто собиралась убить. Я в ответ вернул ей улыбку. Ничего, и с тобой, дорогуша, разберёмся. Чай, не герцогиня, а мещанка.
Она встала, всем видом выражая, что оскорблена до глубины души.
—Следуйте за мной,— сказала, будто плюнула, и пошла в сторону двери.
—До свидания, Константин Платонович,— Оболенский пожал мне руку.— Даст бог, свидимся ещё.
