—Вот, взгляните, Константин Платонович. Решите сами, насколько ценный архив вам предлагаю.
Я взял пожелтевшую бумагу и с сомнением развернул.
А-а-а! Чуть не заорав, я постарался усилием воли унять дрожь в пальцах. Не может быть! Утерянные Печати Восточной традиции. Те самые, что приписывают моему тёзке — римскому императору Константину. Говорят, именно этими Печатями он победил в битве у Мульвийского моста. Впрочем, это всё байки, но Печати-то вот они! Примерное их начертание было известно, только без важных деталей. Неужели оригинал? Или искусная, ничего не стоящая подделка? Пока узнать было невозможно — лист был обрезан ровно на половине.
—Это что-то из деланной магии,— Сумароков подмигнул мне.— Я ничего в этом не смыслю, а вам может быть любопытно.
—Может быть как историческая забавность.
Я демонстративно повертел листок и вернул его Сумарокову.
—Вы…— старичок скис.
—Поеду с вами и помогу. Не ради ваших бумаг, Василий Петрович. Эпидемия унесёт много жизней, и я обязан сделать всё что могу.
—Константин Платонович,— он схватил мою руку и принялся трясти,— я вам очень признателен! Очень! Вы себе не представляете, как облегчите мою ношу.
—А бумаги,— вредным голосом проскрипела княгиня,— всё-таки отдай, раз обещал.
—Конечно-конечно! Обещал — сделаю.
Марья Алексевна незаметно подмигнула мне. Она уловила мой интерес и подыграла. Замечательная женщина! Если бы не музицирование на арфе по ночам, так вовсе была бы святая.
* * *
Выехали мы через два часа. Во-первых, Настасья Филипповна и Таня коллективно собирали мои вещи. И чуть не переругались, сколько чего мне потребуется в дорогу. Во-вторых, я вызвал Семёна Камбова и приказал опричникам организовать карантин в деревнях и патруль по южной границе поместья. Если увидят людей, ведущих себя странно — стрелять не приближаясь, а трупы сжигать издалека. А по дороге на Меленки поставить заставу и тоже никого не пускать, кроме меня, естественно.
Детей, учащихся в школе, я приказал оставить в усадьбе до окончания эпидемии. Пусть занимаются, помогают в мастерской и отдыхают от домашних дел.
—В моей карете поедешь,— подошла ко мне Марья Алексевна,— её как раз на полозья переставили.
—Зачем? Я верхом…
—Холодно там верхами скакать,— строго заявила княгиня.— А ночевать по грязным избам будешь? Нет уж, будь добр, езжай как положено. И заночевать где будет, и чаю попить, ежели замёрзнешь. И не спорь! А то сейчас поругаюсь с Сумароковым, совсем дома останешься.
Я глубоко вдохнул, досчитал до десяти и согласился. Спорить со старой княгиней — всё равно что лбом стену прошибать.
Так мы и поехали: я с Кижом в карете, как царь, остальные верхом. Через двадцать минут Сумароков остановил нашу процессию и попросился ко мне. Что ж, я не стал отказывать старичку. А он сразу же вручил мне шкатулку с бумагами и сел пить чай. Я поблагодарил его, убрал архив подальше, будто он мне неинтересен, и тоже взял чашку.
* * *
Вечер ещё не наступил, а улицы Меленок были пустынные.
—Здесь заражённых ещё нет,— пояснил Сумароков,— но я объявил полный карантин. Запретил выходить из дома под страхом тюрьмы и штрафа в десять рублей. Ничего, неделю-другую посидят, запасы у всех есть, займутся полезным чем-нибудь.
Я пожал плечами — карантин так карантин, его дело.
—Вы поставили кордон на дороге в Касимов?
—Да, конечно, первым делом.
—Съездим туда?
Сумароков кивнул.
—Я думал завтра утром, но если вам интересно, то пожалуйста.
Кордон представлял собой перегороженную на всю ширину дорогу. Деревянные колья связывались в виде ежей и соединялись вместе, чтобы получилась эдакая противомертвячная линия. За ней была собрана баррикада из телег, мешков с землёй и всякого хлама.
Чуть в стороне стоял наскоро сколоченный сарай, где у железной печки грелись солдаты. Как их здесь называют, инвалиды — ещё крепкие дядьки лет под пятьдесят, ветераны давних походов, уже негодные к строевой службе. Командовал ими седой майор с жёлтыми прокуренными усами.
—Происшествий во время моего дежурства не было!— чуть насмешливо доложил он Сумарокову.— Разрешите убыть для ночёвки!
—Перестань, Макар Петрович,— махнул на него старичок,— и без твоих шуточек тошно. Никого не было? Ни одного купчишки?
—Нет, Василий Петрович,— майор покачал головой,— хотя обычно их здесь по десятку в час едет.
—Совсем, видать, плохо в Касимове,— Сумароков выпятил нижнюю губу.— Или прислали туда кого, и он тоже карантин ввёл.
Я вполуха слушал их разговор и смотрел на дорогу. В первых сумерках падал снег, становившийся всё гуще и гуще. И там, в этой белой каше, мне мерещились смутные тени. Будто таились в ней люди, боящиеся подойти к кордону.
Несколько раз моргнув, я с удивлением заметил, что одна из теней двигается к нам. Только странная тень, подсвеченная голубоватым неоновым светом. Игра воображения? Иллюзия?
—Василий Петрович, можно вас на минутку? Посмотрите вот туда. Это мне мерещится или что-то такое светится?
Сумароков прищурился, тоже моргнул и побледнел.
—Ходячий,— одними губами выговорил старичок,— это ходячий.
Тень обрела плоть. Из снегопада на рогатки медленно шёл мужик — без шапки, в расхристанном порванном армяке. Особенно меня поразили ноги: правая обута в лапоть, а левая совершенно голая. Мне не стоило труда рассмотреть — пальцы на этой ноге давно превратились в лёд, покрывшись инеем. Действительно мертвец, самый настоящий. И в отличие от того же Кижа, стоящего рядом, светящийся голубым светом.
Глава 3
—Кудрино
Справа послышался сдавленный хрип, будто какой-то силач душил льва. Я обернулся — Киж расширенными глазами смотрел на приближающегося мертвеца и рычал горлом.
—Уйди,— резко бросил я ему.
Он повернулся ко мне всем корпусом. Взгляд у мёртвого поручика был бешеный, словно у впавшего в боевую ярость берсерка.
—Константин…
—Уйди, Дима. К карете, не то задену.
Киж дёрнул головой, собираясь возразить. Но тут же почувствовал, как во мне просыпается Анубис. Не добрый Талант-шутник, не задорный весельчак-сожитель в моей груди, а бессердечный демон. Или нет, скорее, тот самый страшный египетский бог, чьё имя я ему случайно подарил. Медленно, громадным левиафаном из глубин океана, Анубис раздвигал слои эфира. Мне даже стало страшно от мощи, внезапно обнаруженной им.
Не говоря ни слова, Киж развернулся на каблуках и не оглядываясь пошел двинулся к карете.
—Константин Платонович, надо что-то делать!— сдавленно просипел Сумароков, ещё не ощутивший пробуждение моего Таланта.— Он приближается!
