—Ты гляди, хочет он. Какая цаца капризная,— усаживаюсь на диван, вытягиваю уставшие ноги, беру в руки пульт, но смотреть телек совсем не хочется. Всё равно включаю, чтобы разбавить бессмысленным жужжанием дебильность ситуации. Илья давится смехом, а Никита багровыми пятнами покрывается.
—Хотите, оба заберите мою Дашку Ионову,— вклинивается Илья и садится рядом со мной, плечом к плечу, будто бы поддерживает.— Не люблю рыжих, они слишком хитрые.
—Нет уж, эту страхолюдину себе оставь,— Никита взмахивает руками, отталкиваясь от невидимой Веснушки.
—Ну, я бы не сказал, что она страхолюдина,— размышляет Илья.— Просто рыжая. А рыжие вечно себе на уме.
Игнорируя слабые попытки Ильи внести лёгкость в наше напряжение, Никита оседает на край столика и смотрит прямо мне в глаза. Гипнотизирует, а светлый чуб растрепался и висит на лбу редкими патлами.
—Ты же не полезешь к ней?— спрашивает Никита серьёзно, наваливается на меня ментально.
—В каком это смысле?
—В прямом! Поклянись кодексом братана, что к Ярославе не притронешься.
—А если притронусь?— завожу бровь, провоцирую, хотя мне порядком надоел этот истерический театр одного актёра.— Что, Воропаев, понравилась девочка? Может быть, отношений с ней хочешь?
Никита разминает шею, не сводя с меня взгляда.
—Никаких отношений я не хочу.
—А чего хочешь?
—Девочку эту,— с нажимом.— В конце концов, я первый её заметил!
—Ну так что будет, если таки полезу к ней?
—Я тебе зубы выбью. Или что похуже сделаю,— разводит руками, мол, ничего не поделаешь, кодекс есть кодекс.
Протягивает ладонь для рукопожатия, мечтает скрепить выдуманные им обязательства сторон, только я игнорирую жест.
—Я не могу ничего обещать. Прости, Никита, не могу.
Я ненавижу Синеглазку, но сдержаться рядом с ней не получится. Даже ради кодекса братана.
—Козёл ты, Лавр,— нервничает и резко на ноги встаёт.
—Я знаю,— пожимаю плечами и растягиваю губы в улыбке.
13.Ярослава
—Точно Лавров мой куратор? Никакой ошибки нет?— в третий раз спрашиваю у нашей старосты Наташи, а она закатывает глаза, всем своим видом показывая, как я её достала со своими расспросами.— Ладно, извини. Я поняла.
—Ясь, это просто кураторство, обязательная фишка нашего вуза. Пару проектов вместе сделаете и разойдётесь,— Наташа сдувает со лба непослушные светлые локоны и, подхватив папку с наверняка очень важными бумагами, убегает вдаль по коридору.
—Ну что? Всё-таки Лавров?— Даша обнимает меня за плечи и звонко целует в щёку.— Пойдём в аудиторию, лекция скоро начнётся.
На первую лекцию прибегаем впритык, едва не нарвавшись со старта на гнев преподавателя. Занимаем с Дашкой первые попавшиеся места, чудом успеваем перевести дыхание и достать тетради, дверь распахивается и начинается учёба.
Миллион новых знаний, которые пока никак не удаётся систематизировать, формулы, правила, требования вперемешку с обещанием завалить на экзамене любого, кто решит прогулять лекции по высшей математике. Леонид Иванович — наш преподаватель — несмотря на довольно молодой возраст (ему не больше тридцати пяти), кажется слишком строгим, неумолимо безжалостным. После его пламенной речи прогуливать высшую математику хочется ещё меньше, хотя я, в общем-то, и не планировала.
—Тут вам не школа!— категорично заявляет, для наглядности ребром ладони рубит воздух, и что-то подсказывает, что это его коронная фраза.
—Фух, наконец-то,— радуется Даша, когда этот ад заканчивается.— Весь мозг вынес, сухарь.
—Это только начало,— жалобно вздыхает сидящая по правую руку Ивашкина и закрывает ладонями лицо.— Мне кажется, он меня завалит. Чувствую! Мне сон плохой сегодня снился.
—Ой. почитай ещё какой роман, расслабься,— подначивает Дашка, впрочем, без злого умысла.— Не дрейфь. Чего ему тебя валить, если всё в срок сдашь?
—А если не сдам?— скулит Ивашкина, как всегда слишком драматизируя.— Мне ещё куратор дурацкий попался. Точно из-за него выгонят!
Ох уж эти кураторы, ни у кого с ними покоя нет. Дурацкое вузовое правило, ненавижу его.
—А кто тебе попался?— спрашиваю, когда мы выходим в коридор и спешим в спортивный зал на вводную лекцию по физической культуре.
—Так Воропаев Никита,— Ивашкина поправляет лямку рюкзака, а Даша толкает меня в бок и делает «страшные» глаза.
Значит, Никита будет курировать Ивашкину?
Прислушиваюсь к себе, пытаюсь найти хоть какую-то эмоцию. Наверное, после того, как мы сходили с Никитой на свидание, и всю ночь он присылал мне милые картинки, мешая спать, я должна ревновать? Но… не получается. Ну же, Яся, почувствуй хоть что-то! Он же красивый, он нравится тебе! Но ничего.
Оставшиеся лекции пролетают с бешеной скоростью, и к концу жутко болит рука от тонны информации, которую нужно было записать, чтобы в суете не забыть. Мы носимся по коридорам, между корпусами, пока не наступает время выдохнуть с облегчением и уйти в тихую гавань комнаты. Вываливаемся гурьбой на улицу, мой телефон пиликает, а на экране имя Никиты.
—Привет, красивая девочка,— его голос звучит ласково и, честное слово, после адского темпа мне приятно его слышать. Успокаивает.
Взмахнув Даше рукой, я отхожу в сторону, кидаю сумку на лавочку и с облегчением усаживаюсь, вытягивая ноги.
—Привет, Никита из парка,— смеюсь в трубку, а Никита вторит мне хриплым смешком.
—Как твои дела? Как первый день? Живая?
Его участие приятно, от него светло становится. Смотрю на ещё летнюю зелень, качаю ногой, жмурюсь от тёплых лучей, ласкающих кожу.
—Живая,— отвечаю, а Никита рассказывает, как прошёл его день, а я слушаю, улыбаясь.
—Яся, как думаешь, может быть нам повторить свидание?
—Думаешь, это хорошая идея?
—Я думаю, что это отличная идея. А как тебе кажется?
Снова к себе прислушиваюсь и не нахожу ни одной причины, чтобы отказаться.
—Только давай на этот раз без третьих лишних? И без четвёртых тоже?— я слышу в его голосе улыбку, а ещё напряжение. Оно совсем лёгкое, но ощутимое.
Да уж, третьи лишние в лице Лаврова — совсем не то, на что я готова пойти ещё раз.
—Тогда сегодня в шесть в сквере у общежитий? Не хочу ждать до пятницы или хотя бы до завтра. Соскучился.
—Ты прямолинейный,— замечаю, а Никита хмыкает.
—Не вижу повода держать свои эмоции за замком. Если я соскучился по тебе, то лучше прямо скажу, а не буду вокруг да около ходить. Ну так что? Придёшь?
—Придётся, а то ещё руки на себя наложишь,— шучу, а Никита громко смеётся. Настолько громко, что проходится трубку отнять, чтобы не оглохнуть.
