У меня нет путей отступления — приходится задрать голову и смотреть прямо в тёмные мятежные глаза.
—Стоять,— голос тихий, а для меня как крик звучит.
—Не приказывай мне,— ёрзаю, изо всех сил вдавливаюсь в столешницу, но всё равно Демид слишком близко.
—Не буду, если перестанешь дёргаться и объяснишь всё.
—Ты мне не поверишь.
Я знаю это точно. Слишком привык винить меня, так просто это не исправишь. Нельзя одним разговором перечеркнуть всё, что испорчено и сломано.
—Но ты оказался прав,— выдавливаю из себя, набравшись смелости.— Я действительно во всём виновата.
Глотаю жалобный всхлип, давлюсь им и кашляю. Если бы я не написала всё в дневнике, если бы не была мелкой идиоткой и хотя бы не называла имён, может быть, всё обошлось бы.
—Ты наконец вспомнила, кому растрепала?— кривая усмешка делает его лицо хищным.— Долго же ты думала.
—Вспомнила,— киваю, потому что нет смысла что-то скрывать. Пусть Демид мне не верит, пусть злится и снова портит мою жизнь, но я не буду ничего скрывать.
—И кому же?— левая бровь ползёт вверх, на виске выступает синяя жилка, она пульсирует, живая.
—Дневнику.
Врут те, кто говорят, что говорить правду — легко. Страшно! А ещё стыдно.
—Это кличка такая? Что за бред?— удивляется, словно ни разу не слышал, чтобы люди вели дневник.
—Не бред!— разозлившись, толкаю Демида в грудь, но проще гору сдвинуть, чем Демида, который зачем-то явился, когда наверняка у него куча дел.— Я веду его всю жизнь. Это… мой секрет.
Краснею, щёки горят, пульсируют. Такое же ощущение у меня всякий раз после маминых пощёчин, которыми она щедро каждый раз затыкает мне рот.
—Вернее, думала, что секрет, но… Мама его прочла… Демид, она прочла, понимаешь?
—Ты снова врёшь?— Демид выглядит усталым и растерянным.— Яся, зачем?
—Я не вру!— выкрикиваю, но сил не хватает, чтобы дальше говорить. Я тоже очень устала от его недоверия, обвинений и нежелания меня слышать.— Пошёл ты, Лавров. Надоело. Думай, что хочешь. Делай, что нравится. Я не могу больше, мне плохо от всего этого.
В его глазах что-то мелькает, и я не могу найти этому названия. Хочется свернуться наконец калачиком, накрыться с головой одеялом и спать несколько суток подряд, пока болезненные мысли не улягутся, и я смогу смириться с новой реальностью, где моя властная мать разрушила то, что мне дорого и бровью не повела.
—Уходи, Лавр. Пожалуйста…
—Пойду, обязательно пойду. У меня ведь тренировка, меня тренер грохнет, если вовремя не явлюсь,— Демид отталкивается от стола, но уходить и правда не торопится. Вместо того, чтобы дать мне свободу, он зарывается пятернёй в волосы на моём затылке, упирается лбом в мой.
Забываю, как это — качать лёгкими кислород, а Лавров напротив, дышит так, словно через пять минут его поведут на расстрел.
—Иди на тренировку.
—Сейчас.
Его губы оказываются рядом с моим виском. Дыхание щекочет, понимает короткие вопроски на шее. Цепенею от ощущений, которые будит во мне Демид, вторгаясь в личное пространство.
Так много всего: обида, злость, разочарование, боль, растерянность и иррациональное желание что-то ему доказать, исправить хоть что-то.
Между нами почти нет расстояния. Демид с нажимом проводит ладонями по моим бокам, останавливается на талии, ещё чуть ниже, но в последний момент отстраняется.
Отступив на шаг, запускает руку в волосы на затылке, ерошит, глядя на меня. Мне вдруг холодно становится, а лицо пылает ещё сильнее. Обнимаю себя, растираю предплечья. И отвернуться не получается, и на Демида смотреть больно.
Он… растерян. Разрушен. У него столько боли в глазах, сколько не вынести одному живому человеку.
—Демид, я не предавала тебя. Да, я виновата, но я не нарушила клятву. Я бы никогда не нарушила!
Вместо ответа Демид достаёт из внутреннего кармана тот самый конверт, несколько долгих мгновений смотрит на него. Когда кажется, что просто выбросит его, порвёт, уничтожит, Лавров кладёт конверт на стол. С меня глаз не сводит, а во взгляде вдруг мелькает вызов.
—Пятница уже через три дня,— озвучивает задумчиво.
—Ага, скоро.
—Очень,— усмехается и снова ерошит на затылке волосы.— В семь я заеду за тобой. Будь готова.
И, не говоря больше ни слова, уходит из моей комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я оседаю на кровать, смотрю на белый конверт. Неужели мы правда пойдём с ним в этот дурацкий клуб? И в каком качестве?
Ураганом в комнату влетает Даша. У неё глаза огромные, в них миллион вопросов. Выкрашенные в синий кончики косичек мелькают яркими всполохами.
—Мне не показалось? Лавров только что вышел из нашей комнаты?
—Не показалось,— пожимаю плечами.— Зашёл… кое-что обсудить.
—А это что?— любопытная Дашка косится в сторону конверта, и глаза её становятся ещё больше.— «Звёздное небо»? Серьёзно?!
—Угу,— улыбаюсь как можно беззаботнее.— Мы с Лавровым в пятницу туда идём.
Даша открывает рот, захлопывает его, хмурится.
—Вы же не… или да?
—Мы же что?
—Ну… пара, что ли?
От мысли, что мы с Лавровым можем быть парой, меня душит хохот. Я заваливаюсь на спину, смеюсь от души, а Даша называет меня сумасшедшей.
Наверное, она права. Потому что, несмотря ни на что, моя детская влюблённость в Лаврова никуда не делась.
Спасибо, мамуля. Спасибо за испорченную юность, за сломанные крылья и одиночество. За всё.
18.Ярослава
—Чего тебя в такую дурацкую погоду на улицу тащит?— хмурится Дашка, переворачиваясь на живот.— Дождь вот-вот пойдёт.
—У меня кефир закончился,— улыбаюсь и ставлю себе мысленную зарубку не забыть-таки зайти на обратном пути в супермаркет. А то моя прогулка будет выглядеть странно, если вернусь обратно с пустыми руками. Даша может что-то заподозрить. Или я зря себя накручиваю?
Хорошо ли обманывать друзей? Нет, конечно. Но иногда, чтобы обезопасить себя от лишних вопросов, просто необходимо.
Прошли почти сутки с нашего разговора с Лавровым, и я так и не определилась, чего мне хочется больше: чтобы он наконец меня услышал или чтобы уже заткнулся навсегда и никогда больше ко мне не подходил.
Сегодня я выяснила, что если проект не будет готов в срок, меня не отчислят, потому можно не волноваться. Можно не готовить его вместе с Лавровым, так что даже от этой части нашего общения получится избавиться.
Выхожу из ворот, оставляю за спиной студгородок. Дальше, вдоль по улице, направляюсь прямиком к небольшому овощному магазинчику и покупаю там… груши.
