—Какой балованный. Общага так-то тоже не барнхаус и не лофт.
—Успокойтесь, ребята. Всё будет хорошо!
Хоть бы всё действительно было хорошо. У всех.
Демид озвучивает заказ, добавляет пару пончиков, и только сейчас понимаю, насколько голодная.
Выходим на улицу, я делаю первые спасительные глотки, набираясь сил. От аромата выпечки сводит живот, я жадно кусаю румяный бочок золотистого пончика, покрытый сахарной пудрой, и энергично жую, пока Демид лениво, но пристально рассматривает моё лицо. Да он пялится на меня и совсем не скрывает этого!
—Всё так же торопишься, когда ешь,— замечает, наклонившись к моему уху, а я от его близости чуть кофе не проливаю.
—Смущаешь.
—Чем?
—Тем, что так много помнишь. Мы же детьми были и не виделись…
—Были детьми, да сейчас уже нет.
Я не могу понять, что творится в его голове. Даже лицо непроницаемое, только в глазах искры. Или это просто свет так преломляется, делая радужку золотистой?
Телефон звонит внезапно, и я всё-таки роняю уже пустой стакан на асфальт. Демид пинками загоняет его к урне, ловко поддевает носком, подбрасывает вверх и точным движением забрасывает в бак.
—Го-о-ол!— смеюсь, но руки трясутся, когда вынимаю телефон из сумки.
Мама.
Так, хватит рефлексировать!
—Ярослава?— её голос уставший, но довольный. Будто мама на высокую гору влезла и водрузила на вершине знамя.— Мы наконец-то добрались. Ох, пришлось поплутать, едва не заблудились. Ужасный город, хорошо, что ты сегодня домой вернёшься, там спокойнее.
Она бы дальше несла всю эту чушь, упиваясь собой, но я обрываю её речь:
—Вы где именно?
—Ты будто бы не рада мать слышать,— настораживается, а я губу закусываю до металлического привкуса во рту.— Мы у института твоего. Ты где? Опять опаздываешь? Вечно у тебя так…
—Мы рядом, ждите.
—Мы?— вскидывается мама.— Ты с кем там уже связалась?
—Увидишь,— обещаю и вешаю трубку.
Я очень грубая. Наверняка, я даже плохая дочь, но я не могу больше. Будто глаза открылись, теперь сил нет и терпения.
—Прыгай обратно,— улыбается Демид, и что-то хищное мерещится в этой улыбке.— Появимся эффектно и внезапно.
Я окидываю взглядом его автомобиль, слишком роскошный для обычного студента. Демид даже одет неприлично дорого, будто специально выбирал лучшие шмотки. Красивый… и успешный. От него веет всеми его многочисленными победами, всем, чего добился своими мозгами и трудом.
—Мама тебя, наверное, не узнает…
—Узнает,— сжимает руками руль до побелевших костяшек и топит педаль в пол, разгоняя машину практически мгновенно. Вибрация проходит по телу, покалывает на кончиках пальцев.
Когда мы подъезжаем к институту, а Демид лихо и очень точно паркуется возле пыльного автомобиля родителей не самой последней модели, будто в пропасть падаю.
Мама оборачивается, недовольно фыркает, но когда я толкаю дверцу, выхожу наружу, у неё лицо вытягивается. Рукой в воздухе взмахивает, словно отогнать морок хочет, а после переводит взгляд на вышедшего следом Демида.
—Ой,— вскрикивает. Так испуганно, словно призрак увидела.
Демид подбрасывает в воздухе ключи и прячет их в карман.
—Здравствуйте, Татьяна Алексеевна,— его голос звенит напряжением, а на губах широкая улыбка.— Соскучились? Я — очень!
25.Ярослава
По выражению маминого лица понятно только одно: она даже в страшном сне не скучала по Демиду. Она смотрит на него, как на привидение, и только сжатые в тонкую линию побелевшие губы выдают её растерянность.
А ещё она будто бы оценивает его. Глядит пристально, что-то обдумывая, но не решая озвучить свои мысли. Размышляет.
—Таня, пожалуйста, держи себя в руках,— подаёт голос папа, но мама раздражённо цедит: «Игорь, отстань».
Мама умеет собой владеть, умеет притворяться милой и доброй, радушной хозяйкой и заботливой соседкой. Лишь иногда маска слетает. Особенно, когда вот так, без предупреждения, на её голову сваливается Демид — мальчик, слишком похожий на ту, когда она столько лет яростно ненавидит.
Она медленно переводит на меня взгляд, а у меня не хватает жизненного опыта, умения разбираться в людях, чтобы понять, с каким выражением так пристально сверлят меня её глаза. Маленькие и злые.
Чтобы сгладить неловкую паузу, отец протягивает руку Демиду, но тот будто бы не замечает благородного порыва, и папе приходится отступить. Отходит к машине, понуро опустив плечи, нарочито активно возится с исправным замком багажника.
На его слабость и растерянность смотреть больно. Когда-то папа мне казался самым лучшим мужчиной на свете: сильным, смелым, добрым и порядочным. Он много смеялся, подбрасывал меня, визжащую, под потолок, ловил почти у самой земли. А ещё мастерил самые красивые деревянные игрушки: лошадок, дельфинов, куколок…
Куда это всё делось? Где потерялся этот замечательный мужчина, а его месте появился жалкий трус?
—Нехорошо людей игнорировать,— забавляется Демид, и мама наконец одаривает его пронзительным взглядом. Взглядом, который ничего хорошего не обещает.
Инстинктивно вперёд подаюсь, словно пытаюсь так защитить Демида. Когда-то у меня не вышло, сейчас я не позволю унижать его.
—Мама, поздоровайся с Демидом. Вы же долго не виделись,— я вкладываю в слова сотню намёков, которые отлетают от мамы, будто она бронёй стальной покрыта.
—Здравствуй, Демьян,— холодно улыбается, а я задыхаюсь от возмущения.
—Мама, он Демид!
В воздухе повисает тишина, липкая и тягучая. Где-то на фоне кипит жизнь: к дверям института стягиваются студенты, спешат на работу преподаватели, грустный дворник воюет с опавшей листвой, тихонько ругаясь себе под нос, ездят машины, повизгивая клаксонами. За всё это я цепляюсь краешком сознания, почти не замечая. Время замирает, сужается до точки, в которой нет ни звуков, ни образов. У меня мёрзнет нос, немеют руки, но всё это такие мелочи, когда вот-вот грянет гром.
Вдруг широкая ладонь коротко ложится на мою спину, задевает острые лопатки. Вздрагиваю, избавляясь от морока, а Демид выходит вперёд, оттеснив меня плечом назад.
—Тётя Таня, как ваше здоровье?— Демид подчёркнуто вежлив, чем выбивает маму из колеи, заставляет удивлённо моргать, хлопать ресницами.— Что-то вы бледная… устали с дороги? Всё ещё не жалеете себя? Трудитесь на благо общества без сна и отдыха?
—Демид,— трогаю его за плечо, но он далеко и близко одновременно.
—Как там? План по разрушенным жизням выполнили? Все слухи распустили?
До меня только в этот момент с пугающей ясностью дошло: Демид мне всё-таки поверил.
