Надо отстраниться, надо вспомнить, как издевался он надо мной. Но вдруг приходит осознание, почему он это делал, по чьей вине, и я обмякаю. Превращаюсь в кисель под его руками, и не хочется сдвинуться даже на сантиметр.
—Ты моя Синеглазка,— целует в основание шеи, а у меня мурашки по всему телу разбегаются.
Инстинктивно выгибаюсь назад, задеваю что-то, потому что Демид шипит сквозь сжатые зубы и чуть сильнее надавливает на мои плечи.
—Я же не сдержусь,— то ли обещает, то ли предупреждает, но неважно.— Только успокоился.
Демид оборачивает меня к себе лицом. Впивается в губы жадным поцелуем, проходится по телу нетерпеливыми руками. Его ладони везде и нигде одновременно, и я хватаюсь за него, пытаюсь удержаться, но только всё равно падаю спиной назад.
Матрац пружинит подо мной, руки Демида по обе стороны от моей головы. Ни на секунду он не прекращает меня целовать и пожирать, и я стону, глажу его плечи несмело.
—Я в тебя влюбился, когда ты мне груши принесла,— шепчет между поцелуями.
—В спортзал принесла?— спрашиваю, задыхаясь от нахлынувших эмоций.
—Нет, дурочка, когда впервые мне их принесла. Помнишь?
Я могу только кивнуть, потому что ни на какой осмысленный ответ у меня просто не остаётся сил. Всё поглощают поцелуи и жадные ласки Демида. Его горячая кожа под пальцами, его прерывистое дыхание и жёсткие ладони на моих рёбрах.
Выгибаюсь навстречу, пытаюсь хоть как-то совладать с тем вихрем эмоций, а жадность Демида сменяется нежностью. Неторопливыми поцелуями исследует сантиметр за сантиметром, и кожа под его губами будто бы зажигается. Магия.
Брюки, которые я не успела надеть, болтаются на щиколотке, а Демид гладит меня по бедру и прикусывает кожу на шее, слегка оттягивая. Больно и приятно, жгуче.
Рука скользит вниз, поднимается вверх и замирает на кромке белья. Задыхаюсь, когда пальцы перемещаются правее, но тут же замирают. Взгляд Демида внимательный, требовательный. Он будто бы спрашивает разрешения зайти чуть-чуть дальше, и я, облизнув губы, несмело киваю.
Он меня не обидит, не обидит. Больше никогда! Иди на фиг, Никита.
Ладонь накрывает влажные трусики. Неразборчивые ругательства сквозь сжатые зубы, мягкое нажатие, оглаживание. Кружит вокруг, не торопится, и я чувствую горячую волну, стекающую из груди вниз, бурлящую в том самом месте, где Демид касается меня.
Всё происходит так быстро — я не могу управлять своими реакциями, и стоит Демиду ещё раз круговым движением надавить на тайный узелок, как меня буквально сносит волной удовольствия. Она такая внезапная, сокрушительная, что не могу удержаться от крика. Кажется, впиваюсь ногтями в широкие плечи, оставляю там глубокие следы, но это неважно.
Меня потряхивает, как от удара током, я проваливаюсь в небытие, и прихожу в себя от того, что Демид дует на мой лоб, стирает пальцами влажные капли.
—Красиво,— улыбается и целует, нежно и трепетно, в кончик носа.— Ты очень красивая. Когда спишь, ешь, сердишься. И когда кончаешь, тоже.
Потом резко отстраняется и, нахмурив брови, надевает на меня штаны. Застёгивает пуговку, гладит по животу, натягивает майку, чтобы не осталось ни единого лишнего сантиметра кожи перед глазами, укутывает.
—А теперь я оденусь и мы поедем обратно,— заявляет и, отойдя подальше, сбрасывает с бёдер полотенце.
—Спасибо, что предупредил. И отвернулся!— переворачиваюсь на живот и, чувствуя какую-то безбашенную смелость, подпираю подбородок кулаками и смотрю на красивые крепкие ягодицы.
—Повернуться?— искоса смотрит на меня, а на губах провокационная усмешка.
—Нет!— вскрикиваю, на всякий случай ладонями лицо закрываю, а Демид хохочет.— Ладно, одевайся, я пойду воды попью.
Я такая смелая была вот только что, а тут вылетаю из комнаты, роняя остатки самообладания. Этот парень всю мою жизнь с ног на голову поставил. Опять. И честное слово, мне это нравится.
37.Ярослава
Кутаясь в пальто, пытаюсь отгородиться от прохлады осеннего утра. Но октябрь слишком холодный, чтобы не думать о пуховике, камине и чашке горячего чая. Пританцовывая, я жду Демида, а он с кем-то по телефону треплется, хмуря брови. Ну что вот у него опять случилось?
—Тренер звонил, у четырёх парней из команды грипп тяжёлый. Но ничего, прорвёмся.
Демид действительно расстроен, между бровей сердитая складка, и я становлюсь на носочки, тянусь к ней пальцами, слегка надавливаю, чтобы разгладить. Его кожа кажется очень горячей. Слишком горячей и я прикладываю ко лбу ладонь, пытаясь найти признаки температуры.
—Эй, со мной всё нормально,— Демид накрывает моё запястье, сжимает, отнимает руку ото лба и прикладывает к своей груди.— А вот у тебя уже кончик носа посинел, пора ехать.
И правда, я так замёрзла, что уже зубы начинают стучать.
Машина Демида стоит там же, где мы ещё вчера оставили — на неширокой подъездной площадке, и в лучах утреннего уже по-зимнему злого солнца хромированные детали блестят. Красиво…
—Ой, а бензин?— спохватываюсь, вспоминая причину, по которой мы оказались вечером здесь, а не дома.— Ты заправил машину? Говорил, по ситуации разберёмся…
—Я сказал, значит, разберёмся.
Демид обходит машину, ловко открывает багажник и достаёт оттуда… канистру! Тяжёлую, по всей видимости заполненную бензином до краёв. Так, стоп!
—Эм… то есть она всё это время лежала в твоём багажнике?
Демид хитро улыбается, а глаза смеются. Ах ты ж гад!
—Да ты маньяк! Обманом девушку в эту глушь затащил,— сержусь, но это не взаправду.
Поступок Демида, его обман кажется милым. В конце концов, он привёл меня в дом своего отца, а это ведь важно? Может быть, я обманываю себя, ищу несуществующие знаки, но для меня это много значит.
Мы опять срастаемся слишком тесно, переплетаемся, впускаем друг друга в свои жизни глубоко.
—Быстро в машину!— приказывает Демид, распахнув дверь, и спорить мне совсем не хочется.
—Не злишься?— спрашивает, когда дом его отца остаётся позади, а сеть на телефонах снова на пять ступенек. Приходят сообщения от девчонок — они действительно здорово волновались, и я пишу в групповой чат, успокаиваю их.
—Разве что чуточку, но если выпьем кофе, я обязательно подобрею.
В кофейне снова столпотворение — тут не бывает пусто даже через пять минут после открытия, но их кофе стоит того, чтобы подождать своей очереди. Мы с Демидом стоим, держась за руки, и эти невинные прикосновения очень тёплые и интимные. Рядом, как всегда в этом заведении, полно знакомых — ребят, с которыми учимся вместе, с которыми грызём гранит науки и мигрируем по корпусам и коридорам. Чувствую взгляды, но в них больше нет зависти или злости. Похоже, всерьёз никому нет дела до чужих отношений, а я волновалась.
