—Я её купила однажды и спрятала, чтобы мама не знала,— улыбаюсь, а пальцы Демида очерчивают контур подбородка.
Лавр, как слепец, исследует моё лицо. Я не хочу открывать глаза, мне сейчас слишком хорошо, чтобы снова окунуться в реальность.
—Ты самая красивая,— говорит Демид, и дыхание его щекочет мою шею.— И самая лучшая. Я никогда тебя больше не обижу.
Он снова это повторяет, будто вбить в мой мозг эту мысль пытается.
Я не знаю, что сказать. Снова говорить, что верю? Что простила? Забыла всё, что он сделал мне? Да, простила, но не забыла — это невозможно. Но прощение — важнее памяти. Я нашла силы и поводы оправдать его. Понять.
Поднимаюсь на носочки. Наощупь нахожу губы Демида, касаюсь их сначала пальцами, но не выдерживаю и целую. Хочется почувствовать его, ощутить. Страшно, но я хочу быть ближе.
Демид обнимает меня за плечи. Его руки гладят, кружат, рождают невероятные эмоции и желания. Саму себя не узнаю, а в голове ураган из мыслей.
—Ясь, я, кажется, люблю тебя,— шепчет на ухо.— Влюбился в тебя однажды, а теперь люблю. Я так за тебя испугался…
Его движения становятся порывистыми, жадными. Руки нигде и везде одновременно, они меня гладят, сжимают, больно жалят, пробираются под одежду, рождают мурашки.
Лихорадочно целуемся, кусаем друг друга, сходим с ума. Прихожу в себя, лежащей на спине. Демид сверху, опирается на руки, большой и сильный.
—Чш-ш, не торопись,— он заводит мои руки над головой, пригвождает к кровати, обездвиживает.— Постепенно. Всему своё время.
Чему время? Но в ответ Демид медленно поднимает вверх мою футболку, обнажает всё больше кожи, которую может зацеловать. И он целует, обжигает касаниями. Я подаюсь навстречу, но Демид пригвождает к кровати, не даёт с места сдвинуться. Контролирует каждый мой жест, движение, и приходится подчиниться. Распластаться под его руками, отдаться в их власть. Подчиниться контролю.
—Красивая… сладкая,— шепчет, целуя меня. Его язык обводит по контуру пупок, углубляется в ямку, творит безобразие, от которого у меня крышу сносит.— Потерпи…
И я терплю, лишь стону, пытаясь справиться со своими эмоциями. А Демид творит со мной что-то невероятное, от чего теряю контроль.
Вскоре остаюсь практически обнажённой. Это странно, но волнующе. Отпускаю стыд, раскрываюсь навстречу, готовая ко всему.
Демид кладёт руку на внутреннюю сторону моего бедра, гладит легко, мягко, и меня вверх подбрасывает от невероятных ощущений, когда Лавр проводит ладонью вверх и накрывает мои влажные трусики.
Так обжигающе томно. Сладко.
—Горячая такая,— Демид надавливает на самое сокровенное место.— Отзывчивая…
Моя кожа горит под его касаниями. Демид снимает с меня трусы, бюстгальтер — полностью лишает обороны, поцелуями спускается ниже.
Когда его губы накрывают самое сокровенное место, вскрикиваю. Демид крепко держит меня за бёдра — после его касаний наверняка останутся синяки. Выгибаюсь навстречу его губам, языку, ласкам. Мне так хорошо — настолько, как не было ещё ни разу в жизни.
Удовольствие простреливает в тот момент, когда язык Демида касается какой-то точки. Я растекаюсь киселём, сладкой рекой, патокой…
Прихожу в себя, дрожащая, потная, обездвиженная. Окутанная руками Демида, опутанная его объятиями. Потная, жаркая.
—Чш-ш,— Демид сдувает испарину с моего лба.— Я люблю тебя…
—И я тебя,— целую его куда-то в подбородок, льну к сильному телу.— Я верю тебе.
—А я тебе.
Проваливаюсь в сон, довольная и счастливая, и снится мне радуга, на фоне которой пасутся кони с серебристой гривой. Красота неимоверная! И пусть такие сны снятся всегда, а Демид всегда будет рядом. Обнимает, шепчет на ухо всякую чушь и просто касается.
Больше, как оказалось, мне ничего для полного счастья не нужно.
46.Ярослава
Как же здорово вернуться к привычной жизни! Две недели после выписки меня кружит в суете будней: беготня по аудиториям, тонны заданий и знаний, которые нужно наверстать и усвоить, не оставляют времени для глупых мыслей и пустых переживаний. Единственный отдых, который позволяю себе,— посещение тренировок Демида. После мы неизменно собираемся в моей комнате и готовим проект, который сил отнимает достаточно. Бесит!
Несмотря на то, что в случае невыполнения никого не отчислят, я всё равно хочу всё сделать идеально — заучку из себя не вытравить, как и привычку учиться, не жалея себя и жертвуя сном. Стирая зубы о гранит науки. Но только так чувствую удовлетворение, иначе не могу.
—Так, стоп!— говорит Демид, когда я в очередной раз растираю уставшие глаза.— На сегодня закончили и завтра тоже выходной.
—Но мы же почти доделали! Пара дней и тогда точно отдох…
—Выходной, я сказал!— хмурится Демид и сверкает на меня гневным взглядом.— Или собралась убиться на этой никому в сущности не нужной ерунде?
Демид злится, и есть на что, потому что размерам моих синяков под глазами позавидует любая панда. Я действительно падаю с ног, и это непреложный факт, с которым сложно спорить.
Мы сидим на кровати, и мягкость матраса манит прилечь, закрыть глаза и забыться долгим, сладким сном. Демид близко и мне очень хочется обнять его, спрятаться на безопасной широкой груди от всего на свете.
Отбрасываю в сторону планшет, потягиваясь, разминаю затёкшую спину, и, хитро глянув на Демида, говорю чьим-то чужим, сексуальным и хриплым, голосом:
—Значит, ты обо мне опять заботишься?— кокетливо взмахнув ресницами, я подаюсь вперёд, трусь носом о его щёку и шёпотом на самое ухо произношу, задевая мочку: — Спасибо.
Демид усмехается и ловким движением — так, что только взвизгнуть успеваю,— опрокидывает меня на спину и впивается в губы жёстким поцелуем, но страсть тут же превращается в сладкую нежность. Задохнувшись от нахлынувших эмоций, я обвиваю его шею руками, а Демид перекатывается на лопатки и закидывает меня себе на грудь. Дыхание перехватывает, как на самых крутых виражах американских горок, а Лавр прижимает меня ухом к шумно стучащему сердцу, гладит по спине, сонно перебирает волосы, наматывая пряди на палец.
На тренировках он дико устаёт — до первой игры осталась всего неделя, и мне так хочется и о нём позаботиться. Дать отдохнуть.
Поднимаю голову, губами до подбородка дотягиваюсь, а Демид открывает один глаз и смотрит на меня так, как умеет только он — со смесью нежности, требовательности и страсти.
—Спи, Лавр,— приговариваю шёпотом и вспоминаю песенку, которую он однажды для меня пел. В ту ночь началась гроза, я жутко испугалась и начала плакать, а Демид, будто почувствовав что-то, влез ко мне в окно, в охапку сгрёб, успокаивая, и я уснула, забыв о страхе.
Пусть Демид пел для меня эту песню много лет назад, и больше я её ни разу не слышала, слова сами по себе, будто по волшебству, всплывают в памяти. Я пою про кота, который заблудился, бегая по крышам, но вдруг увидел луну. Она ему улыбалась! И кот нашёл свой дом и покой. Это красивая песенка, пусть и детская.
