В какие-то моменты мне казалось, что это какой-то фарс. Глупый розыгрыш, устроенный кем-то другим. Не Демидом. Плевать, какие там факты. Неважно! Лавр не мог так со мной поступить…
Но надежда разбивалась вдребезги под тяжёлым чувством стыда, боли. Эти гнетущие ощущения мешали нормально соображать, сбивали с ног, и слёзы текли по щекам без остановки. Слишком много доказательств того, что это именно Демид и от этого так больно…
—Яська, поднимайся,— рядом присаживается Дашка, убирает с моего лица пряди волос, гладит по лбу.
Её прикосновения успокаивают, выводят из транса.
—Я так рада тебя видеть,— улыбаюсь, словно Дарья из долгого путешествия вернулась.— Спасибо тебе… ты прелесть. Ты меня не бросила.
Даша морщится, решительным жестом отбрасывает все мои слова, плечами поводит.
—Не неси чушь. Куда я денусь от тебя?— наклоняется ниже, пальцем по лбу моему стучит, вдалбливает слова, как неразумному ребёнку: — Ты моя подруга. Мы сколько пережить успели за это время! Конечно, я рядом. И Ивашкина тоже никуда не денется. Да, Оля?
—Ага!— голос Ивашкиной доносится из кухни — меня немного отпустило, и я в состоянии ориентироваться в пространстве.— Ясь, иди к столу.
Даша опасливо косится в сторону кухни, где с таким воодушевлением возится Оля, и, понизив голос, зловеще шепчет на ухо:
—Она возомнила себя кулинаром и сварила отвратительный суп,— Даша закатывает глаза, мол, ничего хуже в жизни не пробовала, но тут же смеётся и бьёт себя по губам.— Ну что я за язва, да? Сама от себя устала…
Даша картинно вздыхает, резко на ноги поднимается и, протянув руку, ждёт, когда отвечу тем же. Я вдруг чувствую такой голод, что даже перспектива есть стряпню Ивашкиной не пугает. У меня внутри сосущая пустота, которую необходимо чем-то заполнить. Хотя бы даже паршивым супом.
Не хочется выглядеть слабой, хотя единственное, чего мне хочется по-настоящему — рыдать. Ощущаю себя воздушным шариком, который злой мстительный мальчишка проколол ржавым гвоздём.
Девочки суетятся, улыбаются, но нет-нет, да обменяются пронзительными взглядами. Я делаю вид, что не вижу их перемаргиваний, без того знаю, о чём они без слов общаются. Не хватало снова это обсуждать.
Интересно, я когда-то смогу забыть то, что видела на экране? Смогу жить с этим позором?
—Садитесь, дамы, буду вас кормить!— Ивашкина и так с чудинкой, а сейчас настолько нервничает, что едва не опрокидывает кастрюлю с супом, случайно бьёт себя по лбу половником, сбивает краешек глиняной тарелки и сильно над ним плачет.— Ну почему так, почему?
—Оля, ты-то чего?! Разливай суп, корми нас,— гневается Даша, бросает на меня обеспокоенный взгляд, снова охает и глаза закатывает. Трогает Ивашкину за плечо, та сбрасывает руку, зло нос вытирает
— А мне он понравился. Показался, хорошим парнем, что Ясю любит. А он — дерьмо-о-о…
—Ох уж эта твоя романтичная натура,— Даша усаживает Олю за стол, всовывает в руку пачку салфеток, хлопает по столу. Едва держится, а я уже сама начинаю плакать, и мы вскоре с Ивашкиной рыдаем на пару. Даша тревожится: — Ну что вы, бабы? Ну не надо, я же тоже не железная…
Мы, как героини любимого маминого фильма, сидим втроём и рыдаем каждая о своём. Я плачу так горько, с подвыванием, некрасиво, пуская носом пузыри, размазываю слюни по красным щекам. В сущности, какая разница, как я выгляжу сейчас, если меня и так видели все, кому не лень, во всех подробностях?
Почему Демид со мной так поступил? За что? Неужели его месть так сильна, а злоба настолько разрушительна? Господи, когда он стал таким хорошим актёром?
—Мне так плохо, так плохо,— бормочу, открывая ворот свитера, пытаюсь хоть немного воздуха в лёгкие пустить, но их огнём печёт.
Надо позвонить Демиду, надо услышать его голос. Я должна узнать правду. Пусть выскажет мне всё, обвинит в чём угодно — всё выдержу. Но я должна попытаться расставить всё по местам.
—Где мой телефон?— бормочу себе под нос, икая от недавней истерики. Озираюсь по сторонам, срываюсь с места, несусь ко входу, где на банкетке так и остались мои вещи.
Меня никто не останавливает, и это хорошо. Не успеваю ни о чём подумать, себя остановить от необдуманных решений.
Номер телефона Демида — в важных контактах. Его просто найти, но я всё равно бесцельно листаю телефонную книгу вверх-вниз, пальцы экраном стираю. И даже, когда попадаю в нужный номер, что-то мешает нажать на нужную иконку. Что-то мешает…
Да блин! Я же сильная! Сильная, даже если слёзы закипают на глазах, текут по щекам, капают с подбородка, смачивают ворот кофты, и шерсть неприятно прилипает к коже. Сквозь туман, застилающий глаза, я всё-таки попадаю в нужную строчку.
Сначала что-то щёлкает в трубке, после раздаются короткие гудки. Как сердцебиение.
Разве у обычного вызова бывают настолько рваные и короткие гудки?
Демид не берёт трубку, я набираю снова и снова, и за каждой очередью из коротких гудков механический женский голос предлагает оставить сообщение.
Это непохоже на просто выключенный телефон. Это что-то другое. Что-то совсем плохое, от чего мурашки по коже.
—Он добавил всех нас в чёрный список,— зареванная Дашка обнимает меня за плечи, забирает телефон.— Я пыталась ему позвонить, но ничего не получилось. Звонила с твоего номера — прости, что взяла твой мобильный. Мне стыдно, но правду было узнать важнее. Он просто кинул всех, сделав своё чёрное дело. Ясь, не плачь больше, ладно? Всё утрясётся. Преподы — взрослые люди. Что они, трахтибидох не видели? Ты же не родину продала. А все остальные… забудут через пару недель. Не переживай, мы же рядом. Любого за тебя отмутузим!
Я обнимаю Дашу, больше не желая растекаться киселём.
Мне нужно наконец оказаться в своей комнате. Там я смогу дать волю чувствам и эмоциям. В ней я придумаю план побега.
Я сбегу из этого дома, из этого города. Куда-нибудь, где неважно, кто я. Туда, где нет Демида. Уеду, оставив за спиной позор и подлость человека, который решил, что я всё равно перед ним виноватая. Прочь от человека, который решил, что я — главное зло его жизни. Главная виновница всех бед.
Ночью я уеду. И дальше будь что будет.
51.Демид
—Фух, сил моих больше нет,— Олег, наш вратарь, распластывается на лавке, закрывает глаза и усиленно изображает из себя труп. Даже почти не дышит.
—Тренер зверь сегодня,— вытираю потную шею полотенцем, в уме прикидывая, сколько ещё продлится эта каторга.
Нет, я люблю футбол. Вероятно, больше всего, чем занимался в этой жизни. Мне нравится вкус победы, крики фанатов, запах успеха — я купаюсь в этом, как рыба в море. В конце концов, когда-то только футбол и был моим спасением от всего плохого, что происходило в жизни, помогал избавиться от дурных мыслей и причин рыдать и жалеть себя. А ещё такой причиной была синеглазая девочка, но первый наш шанс мы просрали, и остался только спорт.
