— Добрый день, Селби, — произнес он, пожимая руку окружного
прокурора. — Вы отлично выглядите, мой мальчик! Похоже, бремя ответственности
пошло вам на пользу. Проходите и усаживайтесь… Вон туда, к столу… Хотите
сигару? Их делают для меня в Гаване.
Изображая гостеприимство, Стэплтон царственным жестом
холеной пухлой руки откинул крышку шкатулки и протянул ее Селби. Аромат
душистого гаванского табака расплылся по комнате.
— Благодарю вас, — ответил Селби, — но я убежденный
курильщик трубки. В крайнем случае — сигарет.
По лицу Стэплтона проскользнуло разочарование. Он подержал
крышку шкатулки еще секунду открытой, затем захлопнул ее и опустился в большое
крутящееся кресло позади стола.
— Вы давненько не бывали у меня в доме, Селби, — произнес
он. — Раньше вы с Инее много играли в теннис, практиковались в верховой езде.
Надеюсь, вы не позволите служению общественным нуждам превратить вас в
развалину?
— Думаю, нет. Хотя сейчас, конечно, у меня стало гораздо
меньше свободного времени, чем когда я работал практикующим юристом.
— С этим приходится мириться. Вы занимаете важный пост…
Очень важный пост. Но вы должны помнить, Селби, что ваш первый долг — это долг
по отношению к собственному организму. Ваше тело — это машина, которая мчит вас
по жизни… Впрочем, я, пожалуй, не слишком подхожу для такой проповеди. Вечно в
бегах, на совещаниях, которые затягиваются далеко за полночь… Однако вы ведь
пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мои дела, и я не стану отнимать у вас
время обсуждением ваших.
Я хотел побеседовать с вами о своем сыне, Джордже. Не знаю,
хорошо ли вы его помните. Он вряд ли бывал дома, когда вы заходили к Инее. У
него не домашний характер. Я даже не осмелюсь утверждать, что он проводит в
своей комнате хотя бы один вечер из тридцати… Но такова нынешняя молодежь.
Джордж мальчик неплохой, но сейчас он подошел к возрасту, когда мать его уже
больше не понимает. Их жизни текут теперь в разных направлениях. Миссис
Стэплтон, как вы, наверное, знаете, ведет большую благотворительную
деятельность. Положение моей супруги… равно как и сознание своего общественного
долга, — поспешно добавил он, — обязывает ее проводить значительную часть
времени вне дома. Меня же дела заставляют постоянно курсировать между
Мэдисон-Сити и Нью-Йорком.
Тут он сделал долгую паузу, чтобы Селби как следует
прочувствовал контраст между человеком, олицетворяющим неотъемлемую часть
национальной экономики, и обыкновенным окружным прокурором.
— Так вот, вернувшись из последней поездки, — продолжил
Стэплтон, — я обнаружил, что в мое отсутствие Джордж слишком распустился. Он не
только тратил больше отведенной ему суммы, но и раздавал долговые расписки и
выписывал чеки будущим числом. Очевидно, он поигрывал в карты. Насколько я
понимаю, вам об этом тоже кое-что известно.
Селби кивнул.
— Да, не далее как сегодня ночью я поймал его сидящим за
карточным столом. Игра была в самом разгаре, и ваш сын был одним из ее
участников.
— Я знаю, — сказал Стэплтон. — Кстати, по поводу этой самой
«Пальмовой хижины». Мой сын признался, что встречал там кое-какую публику, к
слову сказать, довольно приятную, но, как я понял, прошлое этих людей было не
совсем чистым. Джордж сказал, что одного из них вы публично обвинили в том, что
он профессиональный шулер. Это заставило его задуматься. Он всегда считал этого
типа каким-нибудь мелким бизнесменом… к примеру, страховым агентом, имевшим
пристрастие к карточным играм. Но ваши слова и то, как этот человек на них
отреагировал, заставили Джорджа увидеть вещи в ином свете. Он понял, что его
попросту надували. Так же, как поступали там с другим завсегдатаем, бывшим
брокером по фамилии Нидхэм. По сути дела Джордж…
— Сколько он спустил? — спросил прокурор. Стэплтон
нахмурился.
— Довольно значительную сумму. Но я хотел обсудить с вами
другое, Селби.
— Что конкретно?
— Мне кажется, что «Пальмовая хижина» превратилась в
реальную угрозу для нашей молодежи. Она должна быть уничтожена, вырвана с
корнем.
— Там больше не будет игорного притона, это я вам обещаю, —
произнес Селби, нахмурившись.
— Прекрасно. В крайнем случае, когда наступит время
переоформлять лицензию, можно будет им в этом отказать. Ну а пока, если бы вы
смогли привлечь владельца к суду на основании какого-нибудь конкретного факта
игры, это послужило бы ему хорошим уроком.
— Я подумаю. Конечно, для возбуждения судебного дела
необходимо располагать уликами. Однако надеюсь, что добытого мной сегодня утром
вещественного доказательства будет достаточно для обоснования иска.
— Могу я узнать, о каком доказательстве идет речь?
Селби вынул из кармана пиджака сложенную вдвое долговую
расписку Джорджа.
— Когда сегодня утром шериф и я накрыли игроков, Триггс,
владелец «Хижины», пытался было утверждать, что компания перекидывалась в карты
просто на интерес и что никакие деньги в игру вовлечены не были. Однако я
слышал, как ваш сын объявлял ставку, и в подтверждение этого на кону имелась
долговая расписка на сто долларов за его подписью. Таким образом, можно смело
утверждать, что…
Стэплтон нахмурился.
— Извините, что перебиваю, Селби, — произнес он. — Я понял
ситуацию и, видимо, знаю, что вы собираетесь сказать. Что ж, я двумя руками за
то, чтобы прикрыть эту «Пальмовую хижину». Я уверен, что от этого наш город
вздохнет свободней. Но я очень не хотел бы, чтобы в скандал оказалась замешана моя
фамилия. Будет лучше, если вы опустите все, что касается сегодняшней игры, и
попробуете возбудить дело на основании какого-нибудь иного факта.
Прокурор аккуратно сложил расписку и убрал ее обратно в
карман.
— К сожалению, других улик у меня нет, — произнес он.
Лицо Стэплтона помрачнело.
— Да, ситуация весьма щекотливая. Но вы, Селби, человек
благоразумный и, смело могу сказать, находчивый. Не сомневаюсь, вы отыщете
какой-нибудь выход. Единственное, о чем я вас прошу, это не упоминать имя моего
сына.
— Я еще не определился, стоит ли привлекать Триггса к суду
или нет.
— Кажется, я только что объяснил вам, что не могу допустить,
чтобы фамилия Стэплтона упоминалась в этом графстве в связи с уголовным
разбирательством! Я не позволю, чтобы мой сын оказался замешан в скандал с
игорным притоном! — произнес Стэплтон рассерженно.
— Если я все-таки решу возбудить дело, — невозмутимо
продолжал Селби, — мне, конечно, придется привлечь эту расписку в качестве
вещественного доказательства. В противном случае, могу вас заверить, никакой
огласки допущено не будет.
Щеки Стэплтона приобрели кирпично-красный оттенок.
