– Да, – слабым голосом ответила девушка.
– Даша, Егор попал в аварию…
52 ГЛАВА
ДАША
– Он жив? – спросила девушка с каким-то двояким страхом. Да и страхом ли? Нет, сейчас Даша точно не желает вникать в эти неопределенные чувства, не хочет, чтобы ей потом было совестно за нехорошие мысли.
– Жив, конечно, слава Богу! – испуганно выдавила женщина и, похоже, даже перекрестилась там.
– Хорошо, чего Вы тогда от меня хотите? – ее вопрос прозвучал слишком холодно и пренебрежительно. Девушка сама не поняла, почему именно так получилось.
– Наверное, я зря позвонила, – ответила Татьяна Борисовна сдавленно, видимо, ее сбил с толку дашин равнодушный тон. – Извини, дочка, за беспокойство.
– Татьяна Борисовна, ради бога, не обижайтесь, – виновато произнесла девушка. – Вы просто спросонья ошарашили меня этой новостью.
– Это ты прости меня, Дашенька, колгочусь о тебе от безысходности, – вздохнула та обреченно. – А тебе и так самой не до себя.
– Что случилось? Говорите, я слушаю, – пусть не помогу, но хотя бы выслушаю, решила Даша, не желая казаться грубой, и, тихонечко поднявшись с кровати, вышла из комнаты, дабы не разбудить дочь.
– Ох, милая, тут как на пороховой бочке, один день хлеще другого, – сокрушалась Татьяна Борисовна, прерывисто дыша. – Явился утром, лоб разбит, лицо в крови. Спрашиваю, что случилось, а он молча направился в кабинет и заперся там. Я стучала весь день, предлагая вызвать скорую, но в ответ только тишина. Узнала у водителя, что Егор влетел в дорожное ограждение. Приехал домой на попутке и велел охране решить вопрос с машиной. Ребята поинтересовались, что с ней делать, а он ответил – сжечь. Не знаю даже, жив ли он там, в кабинете гробовая тишина.
– Так попросите охрану посмотреть по камерам, – предложила девушка.
– Так нет там камер, они только в коридорах и на территории.
– Ну тогда пусть выломают дверь.
– Я тоже думала об этом, но как-то боязно, – голос женщины звучал испуганно.
– Даже не знаю, что еще Вам посоветовать.
– Позвони ему, прошу. Если ответит – значит все в порядке, – выпалила Татьяна Борисовна умоляюще. – Пожалуйста, ради меня, я уже места себе не нахожу от беспокойства. Вся извелась за эти дни. Понимаю, я не имею права просить у тебя помощи. Не знаю, что там между вами стряслось, но ведь были же раньше чувства, ребенок же не просто так появился… – запнулась та и шепотом отругала сама себя. – Ой, прости ты меня, старую дуру. Совсем уже не понимаю, что мелю. Бедная ты моя девочка, такое горе пережила, а тут я еще тебе с этим бестолковым бараном покоя не даю. Сколько раз говорила себе: оставь, пусть творит что хочет, но не могу. Только собираюсь уволиться – совесть начинает сжирать. Столько лет у него проработала, плохого не видела. Да и помог в свое время мне хорошо. Жалко, если пропадет таким молодым...
– Татьяна Борисовна, Вам не кажется, что спасение утопающего – дело рук самого утопающего? – строго заявила Дарья. – К тому же он не хочет, чтобы его спасали. Вы ничем не сможете ему помочь, впрочем, как и я. А если действительно хотите сделать для него доброе дело, вызовите уже, наконец-то, неотложную психиатрическую помощь! Пора поставить ему мозги на место!
– Даша, что же ты такое говоришь? – ужаснулась домработница.
– Правду, Татьяна Борисовна, только правду, – решительно выпалила она. – Пора бы всем уже это признать. Извините, мне пора. Всего доброго Вам.
Девушка отключила звук на телефоне и оставила его на кухне, а сама вернулась к дочери. Легла рядышком, чувствуя, как внутри осуждающе скалится совесть и шепчет обвиняюще: «Как бы там ни было, он отец твоей дочери! Ты обманула его! И если с ним что-то случится, кто будет виноват? А Варя? Что скажешь ей, когда однажды она спросит, где ее папа? Признаешь, что скрыла дочь от родного отца?»
Нет! Не признается. Ответит, что папа уехал далеко-далеко насовсем. Даша не первая мать одиночка и не последняя! Она ничем не обязана Егору. Пусть делает, что хочет, это его жизнь. И все, что с ним происходит, – следствие его же действий.И ее не волнует, жив он или мертв. Совершенно не волнует!
«И кому ты врешь? – снова усмехнулась совесть. – Себя не обманешь, глупая. А меня и подавно. Ты не желаешь ему смерти!»
«Не желаю! – мысленно призналась Даша. – Но и чего-то хорошего для него тоже не хочу».
Нет, вы только посмотрите! После того, как Егор с ней поступил, она должна пожелать ему еще и счастья? Серьезно? Конечно, девушка, не собиралась мстить, но и высшая кара тоже должна существовать. К нему просто обязан прилететь хороший бумеранг и одним ударом вышибить всю дурь из башки.
А Даша дождется последних документов и уедет. Да, она приняла решение. Переедет как можно дальше отсюда. Деньги у нее теперь, слава богу, имеются. Квартиру сдаст порядочным людям, а сама будет снимать другое жилье. Может быть, ей даже удастся найти небольшой, уютный домик. Им двоим много места ни к чему. Она вдруг представила, как мать с дочерью будут счастливы вдали от этого города и… заснула. Сегодняшние потрясения ее здорово вымотали.
«Папа? – удивилась Даша, увидев его со старым чемоданом возле их подъезда, и сразу же поспешила к нему.
Но он бросил на нее мимолетный взгляд и побрел прочь.
– Па, ты снова в рейс? А попрощаться, – упрекнула, догнав отца. – Пап, я с кем разговариваю?
Тот продолжал идти молча, даже не глядя на нее.
– Пап! – воскликнула она, коснувшись его руки, и в следующий миг провалилась в темную бездну. Несколько секунд – и она уже на кладбище возле родительских могил. А рядом с ними папа по-прежнему с чемоданом.
– Почему мы здесь? – спрашивает она дрожащим голосом.
– Ты похоронила меня, – отвечает он обвиняюще и леденящим душу взглядом смотрит сквозь нее.
– Но… так было нужно, ты умер, – горькое осознание больно жалило грудную клетку.
– Умер, – подтверждает он, качая головой. И теперь отец выглядит пугающе: слишком бледный, и глаза будто чужие. – И она умерла. Так ведь?
– Умерла, – дрожащим голосом соглашается Даша и смотрит на памятник матери. Однако взор папы направлен совсем в другую сторону. И только теперь девушка замечает рядом с ним маленькую свежевырытую могилку. Резкое движение, и он швыряет туда чемодан, и откуда ни возьмись раздается плач ребенка. Она в ужасе подбегает к яме и видит глубоко на дне свою дочь. Внутри все обрывается. От страха звенит в ушах. Девушка падает на колени и смотрит с мольбою на отца:
– Не забирай ее, прошу!
– Ты сама ее похоронила, – произносит он равнодушно, а в глазах у него будто клубится тьма. – Живую сделала мертвой. Твой грех, тебе с ним и жить.
Дочь плачет так громко, что звук эхом разносится по пустому кладбищу. Даша в панике прыгает в могилу, но та в тот же миг оказывается зарытой. И тогда она с глухим стоном роет пальцами землю. Понимание того, что там, под тоннами черноты, сейчас задыхается ее кроха, разрывает сердце в клочья, превращает мозг в кашу. Она рыдает, кричит, однако никак не может раскопать. Все попытки тщетны. Грязь попадает в глаза, рот, нос, становится трудно дышать. Силы на исходе, но она не может сдаться. А рядом до боли родной голос повторяет, как заевшая пластинка:
