–Воу! Секс в озере кратера спящего вулкана… Звучит классно. Не хотела бы себе подобного.
–Ха!
–Серьёзно. Это ведь должно быть дико неудобно и к тому же мокро… Бррр… Ставлю на уютную постель. Тем более для первого раза.
–Стоп. Что? Нет. Не верю. Ты не девственница.
–Почему нет?
–Кто угодно, но не ты.
–Да я.
–Нет. Нет. Нет. Не ты.
–Что не так-то?
–Хочешь сказать, что с твоей крышесносной внешностью у тебя не было времени или возможности за все восемнадцать лет? Ладно, не за полных восемнадцать, но за последние пару-тройку лет.
–В моём понимании случайные половые связи отвратительны.
–Возможно так оно и есть. Но мы живём во времена постапокалипсиса.
–И?
–Не боишься так ни разу и не попробовать?!
–Боюсь не попробовать стать Металлом. В мире всё ещё много вещей, которые можно и нужно успеть попробовать до конца жизни. Но лишаться девственности из страха ни разу не попробовать потрахаться – это, знаешь ли, идиотизм, граничащий с неуважением к своему телу и к своей душе.
–Класс. Теперь буду знать, по какому именно принципу лишилась своей девственности.
–Не осуждаю. Я не сноб…
–Но при этом ты хранишь девственность для единственного?
–Ха! Нет. Хотя, должно быть, именно так и прозвучало. На самом деле основная причина совсем в другом. Сколько себя помню, я мечтала стать частью добровольческого отряда.
В голове сразу же промелькнула молния от знакомого понятия: доброволец.
–То есть ты хотела быть добровольцем,– я едва удержалась, чтобы не закончить фразу словосочетанием “как я”.
–Не просто мечтала – я стала добровольцем. В добровольческие отряды изначально не принимали гражданских, женщин и несовершеннолетних, но с годами, из-за больших потерь среди населения, требования смягчились. Руднику необходимы были люди, так что, как бы парадоксально это ни выглядело, Рудник стал более лоялен к выходам добровольцев за стену…
–Стоп-стоп-стоп… Что такое Рудник? Шахты какие-то что ли? И какова роль добровольцев за стенами этого места?
–Рудник – один из последних не павших от Стали городов на этом континенте. Не пал благодаря окружающей его стене. Добровольцы выходят за стену Рудника, чтобы находить и доставлять в Рудник выживших в заражённых землях людей.
Впервые за очень длительное время я испытала внезапное чувство дежавю. Ещё один “последний” город. Ещё одни добровольцы. Ещё одни “благородные” поиски заблудших овечек (с целью ли прирезать их самостоятельно?– неизвестно). Ещё одни “заражённые” (синоним моим “одичавшим”) земли.
–Ты всерьёз желала выходить за безопасную стену, зная, что за ужасы разворачиваются за ней?– Я не понимала.– Блуждающие – это не волки. Они, пожалуй, даже похуже львов будут.
–Мы ведь уже отметили мою самоуверенность,– на выдохе заметила Дикая.– В общем, для того, чтобы оказаться за стеной, мне пришлось потрудиться больше, чем остальным. Моя приёмная семья очень сильно сопротивлялась, но по итогу, после внедрения капсулы в моё сердце, я вырвала свой билет наружу. И для этого мне необходимо было не только уметь стрелять из огнестрельного оружия на уровне с профессиональными добровольцами, ежедневно стоять в планке по полчаса и истязать себя гораздо более тяжелыми упражнениями, уметь драться, быстро бегать и ловко вскарабкиваться на кажущуюся непроходимой высоту. Прежде всего мне ещё необходимо было выполнить программу минимума.
–И что же входит в эту программу?
–Мне нельзя было залететь.
–Ха!
–Я серьёзно. В Руднике девушки рожают с пятнадцати лет, а некоторые умудряются даже раньше. Многие к двадцати годам уже имеют двух-трёх детей.
–У вас что, никаких контрацептивов за вашей стеной нет?
–У нас есть нехватка людей. Так что браки разрешены с пятнадцати лет. Рождение детей всячески поощряется: расширение жилплощади, освобождение матерей от основной работы на три года с момента рождения ребёнка, прибавки к гонорарам, пособия и далее по списку. Плюс с контрацептивами и вправду бывает туговато, да и с ними у некоторых случались осечки, а меня никогда не устраивала даже малейшая вероятность каких-либо “осечек”. У меня был чёткий план.
–И как твой план? Хорошо сработал?– я даже не старалась скрыть свой сарказм.
–Это,– она дернула край своего гамака,– точно лучше, чем успеть до тридцати лет превратиться в хранительницу домашнего очага с дюжиной детей и посредственным мужем на своих плечах.
–Ты сейчас описала чьё-то счастье.
–Даже не сомневаюсь в этом. Когда я в последний раз уходила из Рудника, мне было семнадцать, и одна моя одногруппница, то есть моя ровесница, светилась от счастья узнав, что уже спустя год после рождения своей первой дочери забеременела двойней. Её двадцатилетний муж тем временем нёс вахту на стене в шоковом состоянии. Два счастливых идиота, не представляющих, зачем плодятся в этом обречённом мире.
–То есть ты против политики своего дяди Беорегарда, который поддерживает такой подход к увеличению человеческой популяции?
–Нет. Он прав. И эти двое, которые счастливые идиоты, тоже правы. Но и я тоже права в своём нежелании для себя подобной жизни. Семья – это не про меня. По крайней мере, пока что. Может быть когда-нибудь, когда я встречу своего человека, мы переберёмся на необитаемый остров и зациклимся друг на друге. Что-нибудь из такой вот оперы. Но не на материке и не с кем попало.
–Хм… Я вот думаю…
–Сразу после такого начала ты обязательно произносишь какую-нибудь глупость.
–Не из-за некоего ли Титана ты до сих пор в девственницах ходишь?
–Да что ты вообще понимаешь, мороженое шестилетней давности?!
–То есть тебя задело моё предположение…
–Даже не вздумай развивать эту тему, ясно? Титан намного старше меня и он был моим лучшим другом детства. Он спас меня от Блуждающих, когда я была ещё совсем ребёнком.
–Я думала, что тебя спасла Теона.
–Меня спасли они вдвоём. Титан был влюблён в Теону. Сох по ней долгие годы, потом, вроде как, сломил эту ситуацию для себя, то есть принял факт того, что Теона выбрала Беорегарда, который, между всем прочим, является его родным дядей. Приняв же такой расклад, Титан решил покинуть Рудник.
–Что, просто взял и ушёл из безопасного города в заражённые земли?
–Он ведь Металл. Ему Блуждающие не страшны. От укуса Блуждающего Металла может максимум полихорадить, но точно не убьёт.
–И давно он ушёл?
–Я не видела его уже десять лет.
Выходит, она и вправду была ребёнком, потерявшим лучшего друга.
