После того, как большинство из нас проголосовало за то, чтобы оставить Блуждающего с его Чёрным Страхом среди нас (Эльфрик проголосовал против; я – за), у нас выдались относительно спокойные сутки. Последние более или менее спокойные в этом злачном месте.
Блуждающий рассказал нам о том, что никакого иммунитета у людей на Большой земле за период после падения Старого Мира так и не выработалось, в результате чего человечество практически полностью вымерло: на Большой земле настолько редко встречаются Чистые выжившие, что с Блуждающими они сталкиваются не чаще пары раз в течение целых десятилетий. По-видимому, Чистые живут в глухих лесах, в основном небольшими семьями, но среди них встречаются и одичалые одиночки. И всё же их настолько мало, что, похоже, от человеческой цивилизации на Большой земле если и осталось хоть что-то, тогда этого “чего-то” не больше нескольких десятков человек, разбросанных по всему миру в труднопроходимых даже для Блуждающих местах.
Имени у нашего нового знакомого не было. Как не было имени и у его ручной зверушки. Поэтому мы не советуясь продолжили называть их Блуждающим и Чёрным Страхом. Да и никого из нас не волновали чрезмерные подробности их биографий, всё равно мы не доверяли этому вынужденному новому союзу: постоянно бросали в сторону пришлых напряжённые взгляды и даже увеличили ночной штат конвоя на две души.
Если доверять словам Блуждающего, он желал при помощи нас не просто добраться до некого Поселения Металлов, но наладить контакт с его жителями, однако его цели нас тоже не интересовали. Нас заинтересовала лишь информация о том, что где-то впереди, если верить этому Блуждающему, действительно есть целое Поселение Металлов, а это значит, что предположения Металлов оказались верны – на Большой земле действительно есть реальный шанс для их вида. Вот только, я не одна из них: яне Металл. Ни я, ни Эльфрик, ни Дельфина, ни другие, шагающие за нашими спинами неровным шагом. Вопрос: “Неужели мы с самого начала шли на смерть?” – стал терзать меня каждую ночь перед сном… Подобного можно было ожидать. О подобном можно было догадываться. Глупо было бы подобного не предполагать…
Пилар была на тридцать третьей неделе беременности. Что этот срок может означать я не знала, но с самого начала догадывалась о том, что он далеко не конечный: впереди ещё должны были быть недели сложенные в полноценные месяцы перед родами. Однако я не была удивлена, когда у неё начались преждевременные схватки: скорость нашего передвижения по Ристалищу лишь добавляла риск к и без того многочисленным опасностям, таящимся в этих местах под каждым пнём и кустом – для беременной женщины подобные тяготы не могли пройти без последствий.
Она родила на удивление быстро: всего спустя два часа после первой схватки. Металлы, до максимума напряженные душераздирающими криками роженицы, наверняка разлетающимися по округе со скоростью света и с потрохами выдающими всем и вся наше местоположение, стояли в карауле в полной боеготовности и ещё долгие часы после того, как Пилар издала свой последний надрывный вопль, не оставляли своих позиций. Напряжение Металлов, подпитавоемое мученическими воплями рожающей, ввели в состояние страха и даже ступора всех нас. Сама того не сознавая, с момента начала родов и до момента отхода ко сну я ни разу не выпустила клинок, врученный мне Платиной. Даже ела держа его в руках.
Когда мне показали младенца, я подумала, что он слишком крохотный, красный и опухший. Дельфина сказала, что для тридцать третьей недели девочка родилась очень даже крупной, и что, несмотря на преждевременное рождение, у неё есть все шансы на выживание, если за ней достаточно хорошо присматривать… Вот только проблема заключалась в том, что для младенца у нас не оказалось в запасе грудного молока.
Сначала всё шло вроде бы нормально: роды закончились около полудня, весь оставшийся день и последующую ночь мы не сходили с места, давая роженице время на восстановление до рассвета. Пилар даже успела несколько раз покормить новорождённую грудью, и засыпала она под боком Бакчоса, несуразно неуклюже держащего ребёнка в своих покрытых шрамами руках, больше похожих на два тёсаных бревна. Факт того, что роды прошли неудачно, вскрылся только на рассвете следующего дня: Пилар не проснулась. Она лежала окаменевшим трупом под боком Бакчоса, за всю ночь не заметившего ничего неладного.
Благодаря скорости Металлов нам удалось закопать труп за считанные полчаса. И хотя Бакчос и Пилар со стороны казались странной парой, такой, которая способна создаться лишь в результате каких-то глобальных катаклизмов, всё же они, наверное, любили друг друга или что-то наподобие того. Я поняла это, когда случайно заметила, как засыпая накануне вечером Пилар вложила свою руку в руку своего спутника, и когда уже на рассвете наблюдала за тем, как заботливо Бакчос спускает её тело в сырую яму. Наверное он даже прослезился, но я специально отвела взгляд в сторону, чтобы не подтверждать и не опровергать этого факта. Для меня этот громадный амбал никогда не был тем, за кого я могла или хотела бы переживать. Относительно этого человека я желала оставить свои чувства прежними, поэтому и не наблюдала за похоронами вблизи.
Даже тем траурным утром нам необходимо было двигаться дальше. И мы двинулись. Довольные уже только тем, что в рюкзаке Пилар нашлись двухнедельные запасы детского питания, повязка для переноса ребёнка и упаковки чистых пелёнок. Мы все дружно пришли к выводу, что пока эти запасы целы, у младенца будет, пусть и невысокий, но реальный шанс на выживание, так что, возможно, нам не придётся закапывать это крошечное тельце на закате грядущего дня. Как минимум шансы девочки на выживание будут варьироваться около пятидесяти процентов до тех пор, пока за ней будут присматривать её отец и неожиданно активизировавшаяся Франций.
И снова я без каких бы то ни было угрызений совести отстранилась: яне водрузила заботу об очередной слабой жизни на свои плечи, отдав предпочтение игнорированию даже малейшей возможности подобной необходимости. Мне более чем доставало того количества болезненной ответственности, которую я успела возложить на свою голову ещё до попадания в Ристалище.
…Те жизни, за которыми я всё это время присматривала, в то утро ещё не заставляли меня беспокоиться сверх меры. Мне казалось, что в вопросе безопасности близких мне людей я всё ещё держу ситуацию под контролем. Но и моему самообману, и моему умеренному беспокойству пришёл конец. И тогда я поняла, что это место рано или поздно убивает всё.
Оползень случился четыре дня назад. Ничто не предвещало беды: высоко над скалистой местностью, по которой мы растянулись длинной штрихпунктирной шеренгой, светило тёплое летнее солнце, птицы, заливаясь трелями, создавали успокаивающих хор, где-то у нас под ногами, в глубине скальной породы, слышалось гулкий голос воды – скорее всего мы проходили над небольшим водопадом. Радий с Лией на руках и Скарлетт шли в конце колонны. Обычно они шли в середине, но после привала, оставленного нами часом ранее, Радий с бритоголовой почему-то начали немного отставать от колонны. По бледной коже Скарлетт и её руке, периодически упирающейся в правый бок, я начала подозревать, что у неё могли возникнуть проблемы с желудком, но не успела я принять решение уточнить, всё ли в порядке с одним из членов нашего отряда (крики младенца, прижатого к груди впереди идущего Бакчоса, уже больше получаса мешали мне сосредоточиться), как с южной стороны леса в наше направление прокатился рокот. Все мы мгновенно остановились и оглянулись.
