–Хочешь узнать, зачем ты понадобилась Платине и Золоту настолько, что они прогнуться передо мной ради того, чтобы заполучить тебя? Настолько, что из-за желания обладать твоей жизнью они готовы разругаться друг с другом. Настолько, что готовы таскаться с тобой по всему Руднику, по всему Ристалищу, лишь бы ты не отбросила душу прежде, чем они смогут добраться до тебя? Это мой тебе подарок. Слушай же, в чём заключается твоя ценность. Слушай внимательно,– глядя мне в глаза, она уже не говорила – она шипела сквозь зубы, словно гадюка, чей хвост прищемлён моей неосторожной ногой.– Попытайся запомнить это, Теона. Потому что это слишком страшно, чтобы это можно было забывать… Потому что это пропасть всех страхов… И всё равно у тебя не получится запечатлеть это в памяти, всё равно ты упустишь нить… Ну что, готова узнать всё и забыть всё навсегда? Слушай же, никчёмная пятикровка, во что оценили твою жизнь могущественные Металлы!..
Она произнесла это вслух.
Громко…
Отчётливо…
Трижды.
Аппарат на моей руке запищал и нечеловеческий голос начал обратный отсчёт: 10… 9… 8… 7… 6… 5…
На пятой секунде я впала в истерику такой силы, что, кажется, услышала, как затрещали удерживающие меня ремни.
Я потеряла сознание под аккомпанемент собственного крика, смешанного с так и не успевшими сорваться с моих глаз слёз. Я не хотела забывать подобного, не могла позволить себе забыть, хотела знать, чтобы иметь возможность на самозащиту, чтобы предотвратить удар…
Но наркотик сделал своё дело. Я забыла всё спустя десять секунд после того, как всё узнала. Я даже забыла о наркотике. Ни-че-го – вот, что у меня осталось. Ничего, которое люди называют пустотой в голове и душе, дырой в сознании, провалом вникуда. Я провалилась. Обнулилась. Меня стерли. Я осталась ни с чем перед лицом громадной опасности, перед всевидящими глазами страха, неустанно смотрящими на меня из моей персональной темноты.
Глава 5.
Настоящее время
–Кажется, что-то шевелится за кустами бузины,– шепчет Эльфрик.
Стоя на одном колене, он сосредоточенно смотрит в прицел винтовки, дуло которой едва высовывается из импровизированного окошка нашего подвешенного на дереве укрытия в виде дощатого домика, замаскированного ветками с пожухлой листвой. Мы уже два часа торчим здесь, но всё безрезультатно – кабаны, следы которых накануне мы обнаружили вокруг нашего дуба, не объявляются.
Взяв свою потёртую и переделанную по личным стандартам автоматическую винтовку, выменянную в конце сентября у оружейника за целого лося, я высунула дуло в ближайшее к себе окошко и посмотрела в прицел. Спустя минуту напряженного ожидания я окончательно убедилась в том, что тревога ложная, и разочарованно вернулась обратно на успевший остыть после моего подъёма пол, чтобы продолжать следить за лесом через другое окно, выходящее на восток. Рассвет уже наступил, но из-за плотных серых облаков, не дающих солнечным лучам ни шанса на существование, он казался неестественным и даже призрачным, какими обычно бывают только осенние рассветы.
После моего возвращения на позицию Эльфрик еще несколько минут рассматривает кусты бузины, но вскоре сдаётся и тоже опускается на пол, располагается с левого бока напротив меня. Это четвёртый его перерыв на пять минут за последние два часа: он неотрывно караулит свою сторону леса ровно по полчаса, после чего даёт несколько минут своим онемевшим от напряжения рукам и ногам, чтобы те успели прийти в норму. Мне выпал жребий наблюдать за нижним окном, так что у меня проблем с затеканием конечностей не возникает. Только жутко холодно, разве что пар изо рта не идёт – в конце концов уже конец марта, настоящие холода лишь недавно остались позади, а первые тёплые ночи наступят не раньше, чем через восемь недель.
Пока ещё рано для тёплых ночей, поэтому Эльфрик расстегивает свою телогрейку, обшитую десятками внешних и внутренних карманов, и достаёт из тёмных недр своего замысловатого одеяния фляжку. Он проделывает этот обряд в конце каждого часа ожидания, не обещающего стать для нас последним: выуживает флягу – делает глоток – протягивает мне – ждёт, пока я сделаю глоток – забирает флягу – делает ещё один глоток – крепко закручивает пробку – прячет флягу в недрах внутренних карманов телогрейки.
Телогрейка у него хорошая, тёплая, сшитая Дельфиной специально под его габариты, а вот флягу он выменял у воровщика, специализирующегося на мелкокалиберных ликторах, взамен отдав парню кусок парафина и две упаковки колотого сахара. Неплохой обмен, даже с учётом того, что пробка во фляжке прокручивается, если слишком усердно ею орудовать.
Воры в Кантоне-А – отличный народ. Они не воруют у однокантоновцев, хотя, может быть только потому, что, по сути, воровать у них нечего, даже если бы этого очень сильно хотелось. Зато ликторов они обчищают ровно настолько, насколько это возможно.
Так как работы в Кантоне на всех не хватает, а людям предоставляется весьма смутное понятие выбора – батрачить за пару монет, либо загнуться от голода в кратчайшие сроки – воровать здесь умеет каждый. То есть даже я. Если не учитывать того факта, что я занимаюсь незаконной охотой за стенами Кантона, тогда за всю жизнь я всего трижды проверяла, насколько хорошо развито моё воровское мастерство: всемь лет я своровала упаковку соли из склада, отведенного под личные запасы ликторов, засунув её за пояс и спокойно прошмыгнув мимо охранника – в итоге нам с Эльфриком хватило этой соли почти до середины весны; вдевять лет я украла у жены теперь уже бывшего главнокомандующего ликтора красивое карманное зеркало в кружевной оправе и в итоге смогла выторговать за него у молочника целых две бухты творога и сто грамм сыра; водиннадцать лет я подобрала полную обойму за рассеянным ликтором, вышедшим из вшивого борделя, и, естественно, не отдала находку её похотливому хозяину, вместо этого обменяв её у оружейника на замечательный булат, который в итоге остался у Эльфрика во владении. С моим уровнем везения в подобных вещах и умением заключать выгодные сделки из меня мог бы выйти отличный вор, вот только я выбрала другую нишу – я, как недавно заметил Эльфрик и как бы сильно мне была не по душе такого рода формулировка, отличный браконьер. Самый настоящий, умудренный опытом, не видящий смысла своей жизни без деятельности на виртуозно освоенном поприще… В общем, лучший в своём деле. То есть: выживший.
–Хороший бизнес он придумал, м?– встряхнув фляжкой, перед тем как окончательно спрятать её за пазухой, приглушенно выдохнул Эльфрик. Успех в нашем деле во многом зависит от тишины, поэтому мы стараемся говорить максимально тихо или не говорить вовсе.
Бизнес придумал наш сосед. Каким-то образом, не имея чертежей и опыта, двадцатиоднолетний парень смастерил самогонный аппарат, и это чудовищное изобретение уже месяц как спасает его и его беременную жену от голодной смерти. Один самогонщик в Кантоне-А уже давно как имелся, но эта старуха в последнее время стала выставлять такие высокие расценки, что сейчас у нее без процентов могут позволить себе отовариваться только ликторы, так что клиентура к нашему соседу быстро выстроилась приличная, стоило ему только заявить о себе на этой подпольной нише рынка. Мы с Эльфриком помогали парню и его жене, которая старше меня всего на каких-то полтора года, иногда подкидывая им кусок-другой свежатины, если у нас была такая возможность – просто не хотели однажды увидеть, как этих двоих выносят на носилках в сторону общей могилы. Прежде взамен они ничего, кроме разве что спичек, не могли нам предложить, но теперь наверстали упущенное сполна – две недели назад Эльфрик зарыл в подвале десять литров отличнейшего самогона их производства. Не исключено, что с такими темпами наши соседи достаточно скоро станут даже более обеспеченными, чем мы со своим мясом и шкурами, которые этим утром не проявляли никакого желания идти в наши руки.
