Что мы имеем: обвиняемый признался во всех совершенных им преступлениях. То есть он признал допущенную им непредумышленную врачебную ошибку во время принятия родов у Пенелопы Темплтон, повлекшую за собой серьёзные последствия для здоровья пациентки, а также признал четыре осуществленные им оплодотворения женщин без их ведома, две подмены младенцев и одну кражу младенца, которая включает в себя составление поддельных документов о беременности Лурдес Крайтон и рождении Байрона Крайтона, а также помощь Ричарду Маккормаку в осуществлении данной кражи, закончившейся убийством двух сотрудников больницы и одной пациентки, и последующее укрывательство убийцы. То есть у суда на руках на данный момент имеются внушительные результаты от “признательной сделки”, которые определённо точно должны будут повлиять на приговор, однако здесь есть одно большое “но”. Стэнли Ламберт признал свою вину по всем пунктам, но по двум, весьма весомым, он отказывается давать комментарии и хоть как-нибудь сотрудничать со следствием. Первый пункт значится в его персональном списке как “№1” – здесь речь идёт о подмене младенцев, которую он признаёт в полной мере, но которую наотрез отказывается комментировать. Из-за того, что точная дата совершения им данного преступления в его документации не обозначена – указан только год – установить личности подмененных младенцев весьма затруднительно. В тот год в родильном отделении Роара родилось более пяти сотен младенцев, более трёх сотен из которых являлись девочками, и бо́льшая часть всех рождённых здесь в тот год девочек на данный момент не проживает в Роаре, а некоторые даже находятся за пределами Соединенных Штатов. Однако следствие выдвинуло весьма вескую теорию о том, что одним из подмененных младенцев могла являться Ванда Фокскасл, подходящая по возрасту и впоследствии убитая Ричардом Маккормаком. Так как Ламберт отказывался комментировать это предположение и в ответ на его озвучивание лишь злорадно улыбался прямо мне в глаза, для проверки столь серьёзной вероятности следствием была проведена ДНК-экспертиза. Биологический материал был взят у родителей Ванды Фокскасл и с личной расчёски их дочери, сохранившей на себе её волосы. Результат экспертизы до сих пор неизвестен даже мне и будет озвучен только на суде, который, судя по притоку в Роар прессы из разных городов и штатов, обещает превратиться в самое настоящее телевизионное шоу. Второе обвинение, в котором Ламберт признал свою вину, но которое отказался комментировать, было связано с незаконным оплодотворением женщины при отсутствии согласия и даже знания с её стороны. Имя и этой жертвы он категорически отказался озвучивать, вновь отвечая лишь вызывающей ухмылкой на все мои попытки разговорить его. Впрочем, я не так уж и сильно жаждала выйти из данного тупика, вернее выйти из него при содействии со стороны обвиняемого, по крайней мере до момента официального оглашения судом приговора ему. Тот факт, что Ламберт отказывался сотрудничать по двум из девяти официально предъявленных ему серьёзных обвинений, в ста процентах которых он официально признал свою виновность, могли обещать мне хотя бы минимальную строгость во время вынесения ему приговора. Да, он не нажимал курок, то есть собственными руками не убивал ни моих родителей, ни биологическую мать Байрона Крайтона, но он не просто помог убийце выкрасть младенца, он не просто сотрудничал с ним – он покрывал его. В штате Мэн не практикуется смертная казнь, существование которой лично я никогда не одобряла, так что Ламберту не грозит электрический стул или смертельная инъекция, но за те ужасы, в которых он с глубочайшим самолюбованием признавался последние три недели своего заключения под стражей, он должен получить по меньшей мере пожизненное заключение. Ламберту на данный момент пятьдесят девять лет – если ему дадут, к примеру, двадцать лет, он всё же будет иметь шанс пережить заключение и к концу жизни выйти на свободу. В конце концов, и его отец, Ричард Маккормак, и его дед, бывший следователь уголовного отдела полиции Роара Эйч Маккормак, ныне прозябающий в престарелом доме и официально признанный умалишенным, уже могут похвастаться своей склонностью к долгожительству. Значит, вопрос сейчас заключается в том, выйдет ли доктор-зло на свободу после всех тех антигуманных преступлений, которые он совершил и в которых определённо точно не раскаивается, или же он будет осужден на пожизненное и навсегда лишится возможности дотянуться своими грязными руками до своих прошлых, и потенциальных жертв.
Ещё раз поправляя свои уложенные ровными волнами густые волосы, я нервно стиснула зубы. Я следователь уголовного отдела, естественно этот суд не будет даже первым из первых десятков судов, которые мне довелось пройти, но столь значимых процессов в моей жизни до сих пор не случалось. Я волновалась. Причём никак не могла себя успокоить, что было совершенно непохоже на меня. От силы волнения меня даже начало слегка подташнивать, хотя всю ночь я проспала словно убитая, легко заснув и ни разу не проснувшись вплоть до момента сработавшего приглушённой мелодией будильника. Я никак не могла заставить себя прекратить думать о ближайших часах грядущего дня и теперь перечисляла по памяти заверенных присяжных: учительница, пожарный, массажистка, шофёр, архивариус, логопед, ветеринар, администратор гостиницы, переводчик, драпировщик, спортивный тренер, продакт-менеджер. На первый взгляд кандидаты были подобраны хорошо, ни одного отвода кандидатуры не произошло, семеро из двенадцати являлись родителями, четверо из этих семерых были многодетными. С таким составом присяжных Ламберту будет сложно выкрутиться. Но, судя по его отказу от адвокатской защиты, объявленному им ещё до суда и до сих пор остающимся в силе, он и не планирует выкручиваться. Всё походило на то, что он собирается насладиться своим сиянием в свете софитов, своим персональным часом-икс… Что ж, остаётся надеяться, что он не пойдёт на попятную в своём желании вкусить славу, однако даже если в последний момент он и струсит, всё равно ему уже не уйти от ответственности. Остаётся только узнать, какое именно наказание он в итоге понесёт.
Я ещё раз посмотрела в зеркало и, наконец удовлетворившись едва ли не идеальным состоянием своих волос, набрала полные щёки воздуха и медленно выдохнула через рот, таким образом стараясь утихомирить свою нервную тряску и вызванное ею подташнивание, но, поняв, что от второго я не избавлюсь, пока не переборю первое, решила отказаться сегодня от завтрака. По крайней мере благодаря крепкому сну, удачному макияжу и хорошо подобранному обновлённому гардеробу, состоящему из чёрной рубашки с длинным рукавом и чёрных обтягивающих брюк, я выглядела гораздо более хорошо, нежели чувствовала себя на самом деле. Будучи по жизни одиночкой, я привыкла со всем справляться самостоятельно, но сейчас мне безумно сильно хотелось видеть рядом с собой Арнольда, что ощущалось и казалось необычным. Мы уже вторые сутки ночуем раздельно, из-за внезапного приезда к Арнольду его брата, который явился поддержать его во время этого резонансного дела, освещённого на главных телеэкранах страны со всех сторон, особенно со стороны наших личных жизней – с двадцатых чисел октября журналисты принялись смаковать мои непрофессиональные отношения с коллегой – а так как я не желаю торопить события, то есть совершенно точно не желаю рано знакомиться семьями – хотя о каких семьях может идти речь, семья-то имеется только у Рида – в результате я приняла решение вновь начать ночевать в своём доме вплоть до тех пор, пока брат Арнольда не уедет обратно в Кентукки. И вообще, возможно стоит намекнуть Арнольду на то, что я была бы не против почаще ночевать не в его съёмной квартире, а в собственном доме, и пореже расставаться с ним из-за наезда родственников с его стороны. Пффффф… Что-то меня и вправду сильно штормит. Нужно срочно успокоиться.
