Не думала, что подобное возможно, но мне вдруг стало жаль Тару Стюарт так, как никого и никогда. Не знаю откуда, может быть мне рассказал Дилан, но я знала, что у этой женщины, матери-одиночки, давно не осталось родителей, как и других близких родственников. Если это правда, если Ламберт подменил её в младенчестве, значит, возможно, её биологические родители всё ещё могут быть живы и у неё даже могут иметься другие близкие родственники, способные её поддержать… Если всё действительно так, это будет означать, что Ламберт подменил ей целую жизнь, отобрал у неё семью, как его отец, Ричард Маккормак, подменил жизнь и отобрал реальную семью у Байрона Крайтона. Как подобное открытие вообще можно пережить?.. Как она с этим справится? Как справляется Байрон Крайтон?..
В этот момент я старалась не смотреть на Тару Стюарт, чтобы она вдруг не заметила в моих глазах жалость размеров вселенских масштабов к её персоне. Никто не заслуживает подобной участи. Это слишком жестоко…
–Я готов прокомментировать это обвинение,– встав со скамьи подсудимых и актёрским движением поправив свой выглаженный пиджак, Ламберт уверенным тоном разрезал повисшую в пространстве тишину.
Выйдя в центр зала и повернувшись к судье спиной, он, скрестив руки на груди, упёрся взглядом в пол и, помолчав несколько секунд, явно наслаждаясь всеобщим вниманием, в эти секунды всецело сконцентрированном на его персоне, наконец начал говорить:
–Да, я сделал с этой женщиной то же, что прежде трижды проделал со своей женой – я без её ведома оплодотворил её яйцеклетку.
От этого заявления зал мгновенно загудел, словно разъярённый рой пчёл.
Судье впервые пришлось прибегнуть к молотку, а от меня не укрылась лёгкая улыбка, которая в этот момент заиграла на губах Ламберта, всё ещё продолжающего стоять в центре зала и сверлить взглядом пол.
Когда шум в зале наконец стих, а одного мужчину даже удалили со слушания за громкую нецензурную брань, Ламберт, не дожидаясь разрешения или требования со стороны судьи, продолжил:
–Многие из вас сейчас наверняка ломают голову, почему я выбрал именно эту женщину, почему не другую? Например, гадаешь ты, следователь Пейтон Пайк,– сделав уверенный шаг вперёд, Ламберт вдруг оторвал свой взгляд от пола и врезался им в меня с такой скоростью, словно желал проткнуть им меня насквозь. Но я была слеплена из слишком твёрдого материала, чтобы позволить чьему бы то ни было злорадству хотя бы оцарапать себя. Этого недостаточно, чтобы задеть меня. Но он это знал. А я знала, что он это знает. И потому приказала себе быть максимально готовой к тайному тузу в его рукаве.
Обвиняемый продолжил говорить, но с заметно возросшей самоуверенностью:
–Я скажу Вам, почему я выбрал Тару Стюарт,– он вновь обращался не ко мне, а к переполненному залу.– Всё дело в ней,– протянув руку вперёд, безумец внезапно ткнул указательным пальцем в моём направлении. Я даже не до конца поняла этого движения, но зал загудел, а судья принялся стучать молотком, в то время как Ламберт уже на повышенных тонах продолжал своё несуразное объяснение.– Я оплодотворил Тару Стюарт потому, что у меня был план. Бывший муж следователя Пейтон Пайк регулярно ужинал в кафетерии “Синий фламинго”. Я выяснил это, так как на протяжении долгого времени следил за ним. Зачем я это делал? Я выстраивал план. Пейтон Пайк не обслуживается в местной больнице, так что доступа к ней лично у меня никогда не было, а доступ мне был необходим. И потому я стал следить за её ныне бывшим мужем, Диланом Оутисом, и вскоре выяснил, что он не прочь пококетничать с симпатичными официантками в “Синем фламинго”, в котором он периодически ужинал в одиночестве, из-за трудоголизма своей ныне бывшей жены. За неделю до того, как Тара Стюарт обратилась ко мне за профессиональной помощью, я уже обладал исчерпывающей информацией обо всех официантках “Синего фламинго” и даже выбрал одну подходящую на роль моей приманки, но ко мне внезапно сама пришла Стюарт, и я решил взять её. Спустя месяц после того, как я оплодотворил её, я начал регулярно заглядывать в кафетерий, в котором она работала и в котором зачастую обитал муж Пейтон Пайк. Заполучив доверие подавленной внезапной беременностью Стюарт, которая меня весьма порадовала зачатием с первой попытки, я, на её жалобы о том, как это сложно, быть матерью-одиночкой, отговорил её от аборта, подкинув ей лучшую идею: вих кафе регулярно приходит мужчина, мило улыбающийся ей и оставляющий щедрые чаевые – я якобы пару раз собственными глазами видел его заинтересованность Тарой. Стюарт сразу же опознала в описанном мной внимательном клиенте Дилана Оутиса, мужа интересующей меня Пейтон Пайк, и тогда я поместил в Тару Стюарт ещё одно семя – семя идеи соблазнить этого разговорчивого мужчину хотя бы один раз, чтобы после выставить эту беременность причиной мимолётной страсти. Я лишь намекнул ей на подобную возможность, после чего больше с ней не общался и только наблюдал. Эта же женщина превзошла все мои ожидания: боясь удваивать груз своего одиночного материнства, она уже на третьем месяце своей незапланированной беременности превратила мою “мимолётную мысль” в реальность. Она сработала даже лучше, чем я мог ожидать: муж Пейтон Пайк, узнав о том, что вскоре должен стать отцом, как ответственный мужчина ушёл к той женщине, которую, как он считал, он обрюхатил, ну или Пайк сама выставила его за дверь – это уже неважно. Важно лишь то, что моё дерзкое вмешательство в жизнь всеобщелюбимого вами следователя и главной положительной героини этого дня вновь свершилось самым наилучшим для меня, и наихудшим для неё образом!
Пока Ламберт говорил эти слова, он беглым взглядом осматривал весь зал, словно желая заглянуть в глаза каждого присутствующего здесь человека и особенно в объективы направленных на него камер. Он размахивал одной рукой, вторую положив в карман брюк, и упивался своими словами, как змея упивается отравленной её ядом жертвой… Я же не понимала, что происходит, и тем более не понимала, что, по плану этого мерзавца, должно произойти дальше.
Зал снова зашумел, и судья вновь применил для его успокоения молоток. Когда же тишина восстановилась больше, чем наполовину, судья обратился к подсудимому:
–Вы утверждаете, что более года назад сделали своей целью следователя Пейтон Пайк? Но какова причина этого Вашего поступка?– в его ещё молодом голосе, как для солидной должности судьи, звучал отчётливый металл. Металлический голос, как известно, не лучшее орудие для допроса обвиняемого, однако судья, как и я, как и сам Ламберт, и многие другие присутствующие здесь люди, прекрасно понимал, что безумец уже не остановится – не пожелает перебивать момент своей славы. Однако показания Ламберта походили на бред. По крайней мере, его ненависть… Нет, не ненависть. Заинтересованность. Его заинтересованность мной не имела никакого смысла. По меньшей мере, с моей точки зрения.
–Почему я сделал Пейтон Пайк своей мишенью?– ухмыльнулся Ламберт, обернувшись к судье.– Всё очень просто. Она стала лучшей подругой моей жены.
Как только он произнёс эти слова, я покосилась в сторону Рене, находящейся на левой стороне зала в первом ряду. Её плечи вздрагивали, а лицо было спрятано в ладонях. Она плакала, при этом стараясь не издавать звуков. Её муж, которого она всё время нашего знакомства с такой самоотдачей возносила в моих глазах и в глазах Астрид, сделал меня своей мишенью только потому, что я вошла в контакт с ней? Но почему? Потому что я была копом? А он был преступником, в то время как Рене была жертвой… Но я была безопасна: как бы я узнала о его действиях, если бы не последние действия Больничного Стрелка? И всё же он боялся меня. Потому что я слишком близко приблизилась к человеку, пострадавшему от его рук. Он боялся не открытого пламени, а только жара, исходящего от костра: он боялся следователя, контактирующего с его жертвой пусть даже на безопасном расстоянии. Он параноик. Поэтому он выбрал меня своей мишенью и, выяснив, что я не обслуживаюсь в больнице, которую он превратил в храм своей преступной деятельности, добрался до меня иным путём – он разбил мой брак. Решил, что раз не может меня уничтожить, тогда хотя бы нанесёт удар с тыла…
