Столько стараний только из-за того, что я стала подругой его жены?..
Жажда славы, казалось, подпитывала внутренние силы Ламберта, и потому он продолжал говорить:
–Откровенно говоря, сначала я не желал признаваться в совершенных мной преступлениях и даже планировал серьёзную защиту. Думал, что предъявлю против Пейтон Пайк иск: изначально какое право имела она, как следователь, брать меня под арест и удерживать за решеткой не имея против меня улик по делу о Больничном Стрелке? Я мог бы разнести в пух и прах не только её брак или её жизнь, но даже её карьеру, выстроенную на погоне за мной.
Он оговорился. Трижды. Первый раз он допустил оговорку в фразе: “Важно лишь то, что моё дерзкое вмешательство в жизнь всеобщелюбимого вами следователя и главной положительной героини этого дня вновь свершилось самым наилучшим для меня, и наихудшим для неё образом!”. Что значит “вновь”?.. Второй и третий раз он оговорился в фразе: “Я мог бы разнести в пух и прах не только её брак или её жизнь, но даже её карьеру, выстроенную на погоне за мной”. При чём здесь моя жизнь, если до сих пор он смог добраться лишь до моего шаткого брака, который рано или поздно сам бы рухнул, как непрочный карточный домик? И моя карьера была выстроена вовсе не на погоне за Ламбертом, как он отчего-то вдруг заключил,– я гналась за его отцом, Больничным Стрелком, Ричардом Маккормаком, и лишь после за его соучастниками.
–Но я подумал… – ухмыльнувшись, Ламберт, не смотря на меня, сделал пару ленивых шагов по направлению в мою сторону.– Зачем мне корпеть над уничтожением того, что уже уничтожено?– улыбаясь всё шире, он встретился с моим невозмутимым взглядом, и в следующую секунду я прочла в его глазах мгновенную вспышку злости. Он остался недоволен, не увидев в выражении моего лица потрясения от информации о том, как он постарался и в результате разрушил мой хреновый брак. Именно моя невозмутимость подпитала его. Он больше не мог терпеть и наконец начал вынимать свой тайный козырный туз из рукава, чтобы в конце концов ударить им по мне достаточно сильно, чтобы полоснуть острыми краями роковой карты по моей сущности… Словно услышав мои мысли о тузах, Ламберт вдруг, не отводя от меня взгляда, продолжил свой рассказ с ещё большей страстью.– Я мог бы попробовать подпортить успешную карьеру Пейтон Пайк, но так сложились карты, что мне некуда и не хочется отступать. Вы уже знаете, что помимо Джованны Шейн и Оливии Фейбер, подмененных мной в младенчестве, мной была совершена ещё одна подмена. Это было самым первым моим врачебным преступлением,– смакуя каждое слово, Ламберт запрокинул голову и мечтательно призакрыл глаза, а его голос вдруг стал настолько елейным, что мог выдать безумие его владельца.– Подмена номер один, такой сладостно-удачный старт, после которого я не смог найти в себе силы желать остановиться,– резко выпрямившись, он вновь вцепился в меня взглядом, я же лишь невозмутимо повела бровью, хотя и предчувствовала страшное. Глядя мне прямо в глаза, он рассказывал кому-то, но не мне… – Тару Стюарт я оплодотворил потому, что хотел поиграть с жизнью Пейтон Пайк, внезапно ставшей подругой моей жены и так близко подобравшейся ко мне. Это было так соблазнительно: поиграть со своим первым проектом спустя столько лет…
Прежде чем он продолжил говорить, в моей голове, грудной клетке и где-то ещё совсем рядом со мной что-то разорвалось… Кажется, это была вся моя жизнь.
Моё потрясение накрыл звенящим куполом ошарашенно-возмущённый гул зала, бóльшая часть которого подорвалась на ноги и начала чрезмерно громко заявлять о своём негодовании… Судье понадобилось не менее двух минут, чтобы заставить присутствующих умолкнуть – помогла угроза выведения нарушителей спокойствия за пределы зала суда. Мне же не помогло ничто. Лучше бы меня сейчас кто-нибудь и вправду удалил из этого помещения, лучше бы меня выволокли за руки, лучше бы я родилась в другом месте, в другое время…
В звон в моих едва не лопнувших от грохота рухнувшего куда-то вниз сердца перепонках вмешался чрезмерно эмоциональный голос молодого судьи, заговорившего ещё до полного подавления шума толпы:
–Обвиняемый, неужели Вы заявляете, будто подмененным Вами тридцать пять лет назад младенцем является никто иной, как следователь Пейтон Пайк?!
–Именно,– самодовольно улыбаясь от уха до уха, Ламберт, скрестив руки на груди, подтвердил своё сенсационное признание так отчётливо громко, что ко мне окончательно вернулся слух. И пусть я всё ещё подавляла в себе эмоции, не желая доставлять Ламберту удовольствие, которым он мечтал упиваться всю ему оставшуюся жизнь за решеткой, в моих глазах вспыхнул огонь, который его явно взбодрил.– Когда я узнал, что Рене стала водить дружбу с Пейтон Пайк, я сразу выразил свою неприязнь к персоне её новой подруги, ведь Пайк была той самой девочкой, которая копала под моего отца, сейчас известного всей Америке под личностью Больничного Стрелка. Эта девочка росла с желанием найти того, кто отобрал у неё родителей, и выросла в серьёзного следователя, даже не подозревая, что на самом деле родителей у неё отобрал не Больничный Стрелок, а его сын. Хотя, если задуматься, тогда речь идёт о двойном сиротстве, верно? Сначала я разлучил тебя с твоими биологическими родителями, затем мой отец отнял у тебя ещё и приёмных. Случаются ведь столь сладостные совпадения… – ублюдок не отрывал от меня глаз, а тем временем в моих глазах пожар всё разрастался, и я никак не могла обуздать эту стихию во мне. Я подошла к грани. Мои кулаки побелели. Рука Арнольда, лежащая поверх одного из двух моих кулаков, мной совершенно не чувствовалась. В ушах начал бить гонг из-за резко возрастающего давления. Я желала, чтобы этот мерзавец сделал ещё один шаг в мою сторону. Ещё хотя бы один-единственный шаг и, клянусь, мне хватило бы расстояния, чтобы сорваться с места достаточно быстро для того, чтобы Арнольд не успел предотвратить серию моих хуков справа…
В зале опасно быстро и крайне отчётливо нарастало негодование. Сделав очередную серию контрольных ударов молотком, судья задал Ламберту очередной вопрос чрезмерно требовательным тоном новичка:
–Обвиняемый, назовите имя второй девочки! Кем был второй ребёнок, с которым Вы, как Вы утверждаете, в младенчестве поменяли Пайк?
Проигнорировав вопрос судьи, Ламберт продолжил гнуть свою линию, всё больше погружаясь в глубину своего наслаждения текущим моментом:
–Раймонд Пайк, ранее известный как талантливый акушер и отец ныне знаменитого следователя Пейтон Пайк, был моим однокурсником, и, впоследствии, коллегой. Мы были друзьями. Раймонд и Роберта Пайк долгое время не могли зачать ребёнка, а после того, как зачали, беременность Роберты протекала со сложностями. Когда Роберту доставили в родильное отделение, её муж был занят принятием родов у другой роженицы и не знал, что у его жены начались преждевременные схватки, и что в тот момент она разрешалась его дочерью в соседней от него палате. Женщина, у которой Пайк принимал роды, тоже разродилась девочкой и, в отличие от Роберты, родила совершенно здорового младенца. Приняв роды у Роберты я понял, что её дочь не выживет. Девочка родилась со слабым сердцем, а из-за того, что я замешкался в первые минуты после её рождения, пуповина, неудачно обвившая хрупкую шейку новорождённой, сделала своё дело. Я допустил серьёзную врачебную ошибку, я был молод и не сориентировался сразу, в результате чего в моих руках оказался умирающий по моей вине младенец: если бы не та злосчастная пуповина, девочка бы смогла выжить несмотря на своё слабое сердце, но судьба распорядилась иначе. Когда я понёс умирающего младенца в инкубатор, я проходил мимо детской палаты, за стеклянным окном которой уже лежал младенец, пятью минутами ранее принятый Раймондом Пайком у другой роженицы. Это тоже была девочка, абсолютно здоровая, крепкая и розовая, совершенно не походящая на тот посиневший комочек, который я нёс в своих руках. Раймод с Робертой были моими друзьями, они так сильно грезили об этом родительстве… Я произвёл подмену даже не задумываясь о последствиях… В итоге никто так и не заметил подтасовки: вту ночь вместе со мной роды Роберты вела пара молодых и малоопытных медсестёр, которые через несколько лет вовсе уехали из Роара. Мне повезло: никто не увидел ни момента моей ошибки с пуповиной, ни моего присутствия в палате новорождённых младенцев. Я переживал, что родители что-то заподозрят, но они ничего не заметили: обе девочки были темноволосыми и обе примерно одного размера. А сейчас я скажу вам, что следующую тайну я унесу с собой в могилу: яне расскажу о том, знал ли мой лучший друг Раймонд Пайк о подмене и был ли он инициатором этого преступления. Возможно, это он настоял на рокировке младенцев, а возможно я совершил это преступление самостоятельно, из-за боязни гнева со стороны талантливого акушера Пайка, который мог бы разоблачить врачебную ошибку, совершенную мной в отношении его новорождённой дочери, либо же я совершил эту подмену по причине дружеских чувств к своему коллеге и его жене… Я не расскажу, являлся ли человек, которого следователь Пейтон Пайк всю свою осознанную жизнь считала своим родным отцом, её личным вором, чтобы она всю оставшуюся ей жизнь мучилась этим вопросом. Это будет моей местью тебе за то, что ты, целеустремлённая дрянь, в результате разрушила мой брак, мою карьеру и всю мою жизнь!– он так яростно тыкал своим указательным пальцем в моём направлении, что я, наверное на волне шока, вдруг ухмыльнулась, сама не в силах объяснить себе свою реакцию.
