–Ты должна будешь взять мою фамилию.
Услышав это, я мгновенно распахнула глаза и, посмотрев затуманенным взглядом наугад вверх, встретилась с влюблённым взглядом своего мужчины и переспросила:
–Ты хочешь, чтобы я взяла твою фамилию?
–Не просто хочу. Я настаиваю на этом. Желаю, чтобы к моей жене обращались как к миссис Рид.
–В таком случае, в полиции Роара появится сразу два следователя Рид,– не сдержавшись, улыбнулась я.– А мне нравится. Следователь Пейтон Рид. Звучит солидно и более твёрдно.
–Любишь ты твёрдость,– ухмыльнулся мой будущий муж, и я залюбовалась едва уловимыми мимическими морщинками, украшающими его шоколадные глаза только во время его самых искренних улыбок.
Взять фамилию мужчины, который любит меня возможно даже сильнее, чем я способна любить его, родить от него детей, создать крепкую, любящую семью – чего ещё я могу желать в своей жизни для ощущения полноты счастья?
Глава 73.
Пейтон Пайк.
Спустя неделю.
Холты пошли самым верным путём из всех, которые им, в сложившейся ситуации, были доступны – они не пытались навязать мне своё общество. Думаю, относительно особенностей моего характера их проконсультировала Астрид. Прошли дни, и я высоко оценила их понимание. Даже сделала вывод, что, раз они настолько сообразительны, а также склонны к пониманию и не лишены терпения, значит, скорее всего, мне достался не самый худший вариант семьи из всех возможных. Вспоминая же рассказы Астрид о её семье, часто звучащие в её баре до того, как правда о нашем родстве выплыла наружу, мне кажется, что я всё же права в своих выводах – Холты стандартная, а может быть даже хорошая семья.
Стоя на кладбище Куает Вирлпул, я смотрела на букет жёлтых рудбекий, положенный мной на могилу безымянной девочки. Её несложно было найти: однажды Астрид рассказала мне о том, что это захоронение располагается у самого входа на кладбище, а на надгробии, выполненном из бело-серого гранитного камня, безутешные родители выбили вместо имени дитя слова: “Здесь покоится безымянная душа”. Они думали, что похоронили под этим камнем меня, а я, спустя тридцать пять лет, пришла на место своего предположительного захоронения, чтобы собственными глазами посмотреть на него. На могиле были высажены живые цветы, но осень превратила их плотные стебли и тонкие листья в пожухлые пряди.
…Интересно, они так и не придумали мне имя? Решили оставить меня без имени, потому что так было проще переживать утрату? Если это не так и они всё же придумали мне имя, тогда как бы меня звали?.. Я не знала изначально предназначенного мне имени, зато я знала имя девочки, которую они похоронили вместо меня: её настоящим именем было имя Пейтон Пайк. Этим именем назвали меня её родители.
После обретения правды я часто думала о тех, кого всю свою осознанную жизнь считала своими родителями. Хотя на момент той потери мне было всего три года, я помнила образ матери и особенные нотки её голоса, а отца я помнила даже по чертам лица. Они были добрыми и улыбчивыми: япомнила улыбку отца и улыбку в голосе матери, и как они по очереди читали мне сказки на ночь. Однажды отец подарил мне огромного плюшевого медведя бурого цвета с алым бантом на шее, а мама связала рубиновую сумочку в форме сердца для моих любимых безделушек… Я помнила это так же хорошо, как знала, что они любили меня. Даже сейчас я не сомневаюсь в искренности их любви ни секунды. А значит в какой-то степени, в определённый промежуток жизни Раймонд и Роберта Пайк всё же были моими родителями.
Сегодня рано утром, ещё до посещения кладбища, на которое я заехала на обратном пути в Роар, я побывала в деревне у Грэга и Сигрид. Раймонд Пайк был младшим братом Сигрид и, насколько мне было известно, они были очень близки. Я желала узнать, знали ли Грэг и Сигрид о том, что я подменыш, а если не знали, в таком случае догадывались ли. Они присматривали за мной с моего трехлетнего возраста вплоть до моего совершеннолетия, и я была им благодарна за это, но сейчас мне нужна была от них правда. В ответ на моё возможно чрезмерно жёстко озвученное требование рассказать мне правду, Сигрид внезапно расплакалась, что меня мгновенно смутило – я вдруг поняла, что прежде никогда не видела её слёз. Плача, она не просто утверждала, что я дочь её родного брата – она выражала неверие в то, что моё родство с семьёй Пайк можно ставить под сомнение. Я продемонстрировала ей и Грэгу официальный документ, подтверждающий обратное. И тогда Сигрид стала утверждать, что её брат ни при каких условиях не пошёл бы на кражу младенца. Она говорила, что её брат, мой отец, был хорошим и добрым человеком, рука которого не поднялась бы отобрать младенца у его подлинной матери. Пока Сигрид плакала и заламывала руки, Грэг утешал и поддерживал её в каждом сказанном ею слове. Он говорил, что я “их девочка”, что я несмотря ни на что останусь дочерью Раймонда и Роберты Пайк, и навсегда останусь для них любимой, и единственной племянницей.
Я уехала от них спустя час, ни с чем. Вернее, с осознанием того, что всю оставшуюся жизнь буду верить в непричастность к моей краже запомненного мной добрым отца. А ещё я, заглянув в обеспокоенные глаза Грэга и Сигрид, в очередной раз, но только с ещё большей глубиной поняла, что, по сути, тридцать пять лет моей жизни были посвящены погоне за тенью. Но именно эта погоня в итоге привела меня к правде. А значит ложью в моей жизни всё же было не всё…
Суд над Ламбертом состоялся позавчера в полдень. Хотя после первого слушания пресса и разгромила молодого судью, после второго слушания его же критики признали его компетентным. Ламберт был признан виновным по всем предъявленным ему обвинениям и приговорён к пожизненному заключению, но уже спустя три часа стало известно о его смерти во время транспортировки в тюрьму. Причиной скоропостижной смерти был назван атеросклероз. Возможно, подлецу и повезло избежать человеческого наказания, но приговор он всё же услышал и, судя по выражению его лица, был недоволен увидеть меня в совершенно спокойном состоянии. На суде присутствовали и Холты. Мистер и миссис Холт давали показания о ночи моего рождения – об оставшейся ими незамеченной подмене… Они оба страдали. Особенно отчётливо боль была различима в дрожащем голосе миссис Холт. Когда они выступали, я не смотрела на них, зная, что как только направлю свой взгляд в их сторону – сразу же встречусь с взглядом кого-то из них.
После оглашения приговора и закрытия слушания, выйдя из зала суда в коридор и заметив явно поджидающих меня у выхода мистера и миссис Холт, за спинами которых стояли Тереза, Байрон Крайтон, Маршалл и Грация, я вдруг решила подойти к ним. Все они смотрели на меня почти что умоляющими взглядами, а я нашла в себе силы сказать им только: “Всё будет хорошо. Дайте мне ещё несколько дней”.
Мне просто необходимо было время, чтобы переболеть и перебороть эту ситуацию, и, кажется, у меня получалось. Отчасти благодаря пониманию семьи, которую я пока ещё не чувствовала своей, но которая уже чувствовала меня частью своего организма.
Несмотря на то, что Ричард Маккормак всё ещё находился в розыске, после завершения суда над Ламбертом Рот пообещал мне и Риду по одной звезде на погоны и внушительную прибавку к зарплате. Так что вчера вечером мы всем участком праздновали поимку одного из двух маньяков и отмечали хорошо проделанную работу. В процессе я едва не выпила пиво из одноразового стаканчика, но Арнольд вовремя отобрал у меня мою порцию, в результате чего весь оставшийся вечер я занималась тем, что делала вид, будто выпиваю, после чего, направляясь в квартиру Арнольда, за рулём автомобиля находилась я. Мы окончательно решили съехаться. Решили сделать ремонт в моём доме – поменять обои, полы и плитку в ванной, и обустроить детскую спальню – после чего, примерно в начале следующего года, Арнольд перестанет снимать квартиру и мы вместе переедем в отремонтированный дом.
