Господи, как мне его не хватает.
Я чувствую, как мое горло сжимается от слез. Господи, только не здесь. Возьми себя в руки, Ари.
Мойра поворачивается ко мне лицом и пристально смотрит на меня.
—Если бы я сказала тебе, что хочу видеть эту картину в своей галерее, что бы ты сказала?
Я сглатываю.
—Я бы сказала, что больше всего на свете хотела бы иметь свои картины в вашей галерее. Но я не могу отдать вам эту картину.
—Тогда почему ты принесла ее сегодня?
—Потому что… я думала, что могу.
Она задумчиво смотрит на меня.
—Ты любишь мужчину на этой картине.
Это не вопрос. Но, тем не менее, я отвечаю:
—Да.
—Я тоже когда-то любила мужчину. Полного засранца. Надеюсь, твой мужчина не мудак.
Смех соскальзывает с моих губ.
—Он может им быть.— Не то, чтобы он был моим.
Она тоже смеется.
—Разве не все они иногда такие? Но дело в том, признают ли они, что были ослом, и перестают им быть, или им все равно, и они продолжают жить дальше. Мой был последним вариантом.
Мой — первым.
Она ярко улыбается мне.
—Хорошо. Покажи мне другую картину, которую ты принесла с собой, и давай посмотрим, так ли она хороша, как эта.
Глава37
Мойре понравилась другая картина, которую я принесла. Это был слегка абстрактный портрет красивой женщины. Совсем другой, чем картина с Аресом и мной.
Женщина на картине не была вдохновлена кем-то из тех, кого я видела. Это было прямо из сердца. Недавняя картина, написанная всего несколько дней назад.
Женщина ожила, но ее глаза закрыты. Выражение ее лица тоскливое, болезненно печальное, и абстракция передает ее чувство полного одиночества.
Да, я полностью отдаю себе отчет в том, что женщина на картине отражает мои чувства прямо сейчас.
Но это и есть искусство. Это отражение наших самых сокровенных желаний, потребностей и чувств. Оно эмоционально и беспорядочно. Прямо как жизнь.
И Мойре это понравилось.
Она сказала, что ей нравится контраст в моей способности рисовать, и сразу же предложила мне выставиться. И вот что: у нее была вакансия продавца на этаже галереи, и она спросила, не заинтересует ли меня эта работа.
Я сказал:
—Да, черт возьми!
Когда я вышла из галереи, первым, кому я хотел рассказать об этом, был Арес.
Потом я вспомнила.
Я замерла на мгновение, не зная, что делать.
Но мне хотелось кому-то рассказать, поэтому я позвонила папе и сообщила ему хорошие новости.
Он был очень рад за меня. Он спросил, не хочу ли я приехать домой, чтобы отпраздновать, и я согласилась.
Ведь мне больше не с кем праздновать.
Итак, я в такси на пути к отцу.
Но сначала мне нужно сделать остановку.
Мне нужно кое-что сделать.
Я выхожу из такси возле штаб-квартиры и тренировочного центра «Нью-Йорк Гигантс», заплатив водителю за проезд. Решаю не просить его подождать, пока я зайду внутрь, а вызвать другое такси, чтобы оно отвезло меня к отцу.
Я держу картину под мышкой. Она завернута в пузырчатую пленку для защиты и покрыта коричневой бумагой. После выхода из галереи я сначала поехала домой, чтобы завернуть ее, а потом направилась сюда. Я не хотела выставлять ее на всеобщее обозрение.
Уже поздно, но еще светло. Я машу Джошу, ночному сторожу, и прохожу внутрь. Поскольку сейчас нерабочее время, главная дверь заперта, поэтому мне нужно ввести код ключа, чтобы попасть внутрь.
В здании царит жуткая тишина, как обычно в это время суток. Я бы удивилась, если бы здесь вообще кто-нибудь был. Слава Богу, что все лампы еще горят, иначе я бы развернулась и пошла обратно.
Я не очень-то храбрая.
Примером может служить тот факт, что я здесь, чтобы оставить картину в раздевалке для Ареса, а не отнести ее в его квартиру.
Я иду к раздевалке, мои каблуки громко цокают по полу. Когда дохожу до раздевалки, я протискиваюсь в дверь. Здесь тоже горит свет. Я вхожу внутрь, позволяя двери закрыться за мной.
Я подхожу к шкафчику Ареса и ставлю картину на пол, прислонив ее к скамейке, на которой стоят его бутсы.
Я просто стою здесь некоторое время, глядя на футболки его команды, эмоции переполняют меня, вспоминая тот самый момент, когда я встретила его.
Здесь. Я, полуголая, мокрая и согнутая на этом самом месте.
С тех пор так много изменилось.
Он ненавидел меня. Он любил меня. Он не доверял мне.
Я делаю шаг вперед, ближе к его висящей одежде, и его запах омывает меня, как ветерок в теплый летний день, заставляя меня тосковать по нему. Он вызывает такие прекрасные воспоминания, что в этот момент трудно вспомнить, почему мы больше не вместе.
Я слышу стук двери позади меня. Я поворачиваюсь, а там он.
Арес.
Стоит перед дверью в душевую. Волосы мокрые, по груди стекают капельки воды. У него все еще щетина, которая уже на пути к бороде. Глаза темные, как будто сон дался ему нелегко. Полотенце повязано вокруг его талии.
Он выглядит так красиво, что это причиняет боль.
Прошло чуть меньше недели с тех пор, как я видела его в последний раз, но сейчас мне кажется, что прошли годы.
Страстная тоска пронзает меня, и я хочу пойти к нему.
Но я не могу.
Поэтому я поджимаю пальцы ног в туфлях, оставаясь на месте.
—Привет,— тихо говорит он, выглядя грустным и неуверенным одновременно.
—Привет.— Я улыбаюсь, но на лице отпечаталась грусть.— Я не знала, что здесь кто-то есть,— говорю ему.
—Я остался, чтобы потренироваться. Я только что закончил и принял душ. Что очевидно,— говорит он, кивая на свое полотенце, насмехаясь над собой.
Между нами наступает тишина. Тишина, которой когда-то давно никогда бы не было.
—Как… ты?— тихо спрашивает он.
—Я… в порядке. А ты?
Он пожимает плечом.
—Я…— Его глаза закрываются, и он испускает вздох, такой мучительно мрачный, что мне хочется плакать. Его взгляд переходит на мой.— Полная искренность?
Я прикусываю губу и киваю.
—Не очень. Я… скучаю по тебе.
Как я не заплакала в этот момент, я никогда не узнаю. Я обхватываю себя руками.
—Мне жаль.
