– Мирелла, ну что такое, что за вид? – Илзе реагирует первая, делает шаг ко мне и кладёт ладони на плечи девочки. – Нельзя появляться перед гостями непричёсанной и неодетой должным образом.
Мирелла глядит искоса на Шеритту, решая, полагать ли гостьей очередную безликую для ребёнка женщину в тёмных одеждах. Скольких похожих она уже перевидала за этих дни? Не счесть.
– Пойдём, не будем мешать маме беседовать с важной гостьей, – Илзе мягко отстраняет девочку от меня и дочь, помедлив, неохотно расцепляет руки. – Приведём тебя в порядок, умоемся, принарядимся…
– Да, Мира, иди с Илзе, – прошу я.
– А ты уйдёшь? – уточняет Мирелла подозрительно.
– Уйду, но очень скоро вернусь, ты и не заметишь моего отсутствия, – я стараюсь улыбаться беззаботно, говорить уверенно, хотя знаю, что лгу.
Сколько времени занимает благодарение? А завтрак, где перемен блюд больше, чем иные люди видят за всю жизнь?
Мирелла одаряет фрайнэ Бромли ещё более подозрительным взглядом и уходит вместе с Илзе. Шеритта провожает девочку глазами, затем смотрит на меня. Она не Стефан с его нечеловеческим чутьём на кровную связь с собственными детьми, для неё моя дочь просто ребёнок, которого здесь не должно быть.
– Что ж, фрайнэ Бромли, полагаю, вас не предупредили.
– Не предупредили… о чём? – Шеритта не торопится произносить вслух вывод, напрашивающийся сам собой, очевидный до безобразия.
– Мирелла моя дочь.
По выражению лица Шеритты вижу, что за дочь Илзе она Миреллу не приняла бы, даже если бы я стала неистово клясться памятью матери. Несколько секунд я взвешиваю принятое решение, оцениваю последствия и добавляю:
– И дочь Стефана.
Не верит.
На её месте и я бы не поверила. Да и кто в Империи вовсе допустил бы подобную вероятность?
– Думаю, вам лучше обсудить этот вопрос в личной беседе со Стефаном.
– Да, так будет лучше, – соглашается Шеритта. Она быстро берёт себя в руки, лицо её становится непроницаемым, более по нему нельзя прочитать ни строчки истинных мыслей и чувств. Любезная полуулыбка и исполненный вежливой доброжелательности взгляд, ничего лишнего. – Вы впервые при дворе, фрайнэ Астра?
– Да.
– И незнакомы с дворцовыми коридорами?
– До оглашения мы с дочерью жили в этих комнатах фактически взаперти и выходили нечасто, в сопровождении охраны и служанок.
Шеритта склоняет голову, будто это обычная практика – держать суженую императора во дворце тайно, под замком.
– Откуда вы родом?
– Из Эаты.
– Какое вы получили образование?
– Домашнее. По некоторым предметам учителем выступала моя мать.
– Ваши родители остались в Эате? – Шеритта расспрашивает меня так, словно в услужение нанимает.
– Айгин Благодатный давно принял их в свои объятия.
– Да будет под его благодатью покой их безмятежен и вечен, – Шеритта мимолётным жестом касается круглого медальона со знаками Четырёх, висящего на золотой цепочке, обвивающей её талию. – Вас представляли фрайнам Эаты, вывозили в свет?
– Всего раз, – я не поясняю, при каких обстоятельствах случился тот выезд, а Шеритта не уточняет.
Но, вне всякого сомнения, выводы делает.
– Нам следует поспешить на благодарение, фрайнэ Астра. Не тревожьтесь ни о чём, я буду рядом и укажу, куда идти.
– Разумеется.
Вскоре я убеждаюсь, сколь ценна, важна помощь фрайнэ Бромли. Она держится подле меня, фактически вплотную, но не впереди, шёпотом говорит, куда именно идти и где поворачивать, незаметно касается моей руки, если я теряюсь, слишком ускоряю шаг или, наоборот, замедляю. Мы обе улыбаемся и милостиво киваем встречающимся нам людям. Кто-то узнаёт Шеритту и здоровается, спрашивает вскользь о её детях. Я узнаю, что у четы Бромли четверо детей, два сына и две дочери, все здоровы и крепки, милостью Благодатных. Сыновья учатся в столице в университете, даже старший, пусть он и наследник рода, дочери получают образование в монастыре Тейры Дарующей, что близ Бло. По обрывкам вопросов и ответов понимаю, что старшая дочь Бромли вот-вот покинет стены монастыря по завершению обучения, и гадаю, не ожидает ли меня через несколько месяцев ещё одна надёжная доверенная фрайнэ в разрастающуюся свиту?
Минуем длинную широкую галерею, полную спешащих на благодарение придворных, и проходим в храм. На меня оглядываются, передо мною расступаются, точно я уже стала императрицей, за моею спиной шепчутся. Шеритта уверенно ведёт меня по проходу между скамьями к первому ряду, поворачивает направо. Я сажусь на указанное место так, словно занимала его всегда, расправляю юбки. Кроме Шеритты, рядом со мною ещё несколько дам – скорее всего, жёны первых фрайнов или приближённых императора, – каждая из которых норовит изучить меня искоса, украдкой и поделиться мнением с соседкой. Стефан со своею свитой занимает первую скамью на левой половине просторного зала. Я замечаю, как он следит за мною, пока я и Шеритта не сели, а после отворачивается к большому круглому витражу со знаками Четырёх.
Как и другие, рождённые на землях Империи, я воспитана в вере Благодатных, я упоминаю Четырёх в мыслях и на словах, но я редко бываю в храме, я не ношу их знаков и не уверена, что готова принимать богов через то, что и как говорят жрецы.
Годы, проведённые в столице, сталкивали меня с разными людьми, нелюдьми и полукровками и у многих из них были свои боги и богини, порою отличные от Четырёх, своя вера, своя культура. Я никогда не настаивала на принятии другими Благодатных как единственно верных, истинных богов и всегда уклонялась от настойчивого принятия от других. Впрочем, Беспутный квартал равнодушен к духовному, нет ему дела ни до богов, ни до души кого бы то ни было. Он живёт земными счетами и пороками, оставляя высокое и духовное на личное усмотрение каждого, и не тревожится, если подобного в человеке не сыщется вовсе.
Я продолжаю наблюдать за Шериттой, пользуюсь её указаниями, даже если она ничего не говорит и не смотрит на меня. Повторяю за нею, не полагаясь на собственную память о редких посещениях храмовых служб, когда я была ещё ребёнком. По окончанию благодарения мы поднимаемся сразу за императором и его свитой и следуем за ними до самой трапезной. Перед входом в залу Стефан останавливается, дожидается нас с Шериттой, здоровается с кузиной и со мною, берёт меня за руку. Порог мы переступаем вдвоём, рука об руку, шествуем через залу к столу, установленному на деревянном помосте. Моё место отныне подле суженого, мой стул с высокой резной спинкой стоит рядом с его стулом, пусть надо мною нет пока балдахина с императорским гербом. Мы садимся, и начинается завтрак, неприлично долгая для утреннего приёма пищи трапеза с вереницей слуг и дюжиной перемен блюд. Я выжидаю момент, когда поблизости никого нет, и спрашиваю напрямик:
– Ты не предупредил свою кузину о Мирелле?
