Стефан устраивается на другой половине постели, по моему примеру накрывается одеялом. С минуту мы молчим, точно оцениваем наконец ловушку, в которую оба угодили.
Он не может рисковать, избирая другую, дозволенную суженую.
Я не могу отказаться от высокой этой чести так же, как не способна вытравить яд из собственных жил.
И неизвестно, существует ли бескровный способ выбраться из этой западни.
– Знаешь, как говорят в Беспутном квартале? – нарушает паузу Стефан. – Чтоб я сдох.
– Доводилось слышать.
– Иногда рождается такое желание – лечь, тихо сдохнуть и больше ни о чём не тревожиться, ни о великом, ни о малом.
Если всё так, как предполагает Стефан, и дети у него и впрямь могут быть лишь от меня, то страшно, трудно вообразить, каких усилий стоит даже императору водворить неучтённую полукровку туда, куда подобные ей не поднимались никогда.
– Отчего так?
– Много всего… и сразу. Встречи, аудиенции, проверки, разъезды. Со всеми побеседовать, желательно лично. Каждому рассказать ровно столько, сколько ему следует знать, и ни каплей больше. Испросить мнение законников, храмовников и хранителей прошлого, но так, чтобы ни один из них ничего не заподозрил раньше срока. Проверить документы и архивы, включая архив ордена Рассвета, проверить, кому что известно, проверить твоих родственников…
– У меня нет родственников.
– Род Завери иссох, но род твоей матери растёт по-прежнему.
– Они не вспоминали о моей маме с тех самых пор, как рассветники вернули её в Империю вместе с другими освобождёнными из Хар-Асана, – произношу я резче, чем хотела. – Они и думать о ней позабыли, пока не выяснилось, что она вовсе не погибла и не исчезла без вести, унеся свой позор в туман неизвестности.
– Что не означает, что они не пожелают вспомнить о ней сейчас. Шейд же тебя вспомнил.
– Вспомнил?
– Род Бромли издавна хранит первопрестольное древо. Шейд верно служил ещё моему отцу, а после и мне. Он сопровождал меня в той поездке, – Стефан смотрит на меня искоса, с удивлением. – Ты его не помнишь?
– Нет.
Я никого из них не помнила, из тех людей, что окружали Стефана во время путешествия по Империи, хотя и понимала, что все они были на приёме в замке фрайна Люиса, все они видели – не могли не видеть, – с кем танцевал государь, кому уделял внимание.
– Шейд сказал, что ты была… яркой, как пламя, и прелестной, словно дева лесная.
– Я была в старом мамином платье, подогнанном наспех по моей фигуре.
– Платье он не запомнил. Я, кстати, тоже, – возражает Стефан с неожиданной мягкостью, отчего протесты замирают у меня на языке, не торопясь вырваться на волю.
Мужчины…
Ещё бы когда они сохраняли в памяти женские наряды.
– И много таких… вспомнивших меня?
– Есть кое-кто, помимо Бромли. Поэтому и нужно по мере возможности исключить если не все, то большую часть связей с… с давними эатскими сплетнями, порочащими твоё доброе имя.
– А твоя кузина? Ты беседовал с нею?
– Беседовал.
– Она поверила?
– Полагаю, Шеритте потребуется немного времени, чтобы принять как должно… свою двоюродную племянницу. Но не беспокойся, что бы Шеритта ни думала, она не станет вести себя неподобающим образом ни с тобой, ни с Миреллой.
Сколько усилий нужно, чтобы незаконная дочь императора и полукровки заняла место, причитающееся лишь детям, рождённым в освящённом в храме брачном союзе, детям от женщины, избранной жребием?
Во сто крат больше.
– А обо мне ты рассказал? – уточняю настороженно. – О моём… происхождении?
– Нет. Чем меньше людей будут о том знать, тем лучше.
– Как же ты объяснил рождение Миреллы?
– Предназначение, – взгляд Стефана пристален, серьёзен. – В конечном итоге всё равно придётся провести проверку родовым артефактом. Не для меня – для публичного признания.
И вся Империя – а за нею и соседние государства – узнает, что все эти годы у её правителя была дочь. Как подобное возможно, спросят многие, когда мир перевернулся настолько, что сын первопрестольного древа стал производить на свет бастардов от случайных любовниц, словно обыкновенный сельский фрайн?
– Многие детали ещё требуют согласования и уточнения, – Стефан зевает, сползает ниже по подушке.
Как соотносятся суженая, предназначенная самими богами, потерянная и обретённая, и ребёнок без малого уже шести лет от роду? При каких обстоятельствах он появился на свет, если предполагается, что его мать была девой жребия? Разве не должно избранной быть непорочной, чистой сердцем, помыслами и телом? Разве выбор жребием и те, кто его проводят, допускают ошибки? А коли допускают, то не могло ли быть так, что и прежде случались ошибки, неверный выбор, не те фрайнэ?
Десятки вопросов, которые задаст любой честный подданный императорского венца, десятки вопросов, на которые я пока не нахожу ответов.
Поворачиваю голову к Стефану, присматриваюсь к белеющему в полумраке лицу. Он спит и я, разумеется, не собираюсь расталкивать его напоминаниями о долге перед страной. Я тоже опускаюсь ниже, взбиваю свою подушку, вытягиваюсь под одеялом. Закрываю глаза и сама соскальзываю в омут сна.
Глава 9
Я просыпаюсь первой, в вязких серых сумерках, и какое-то время лежу тихо, приглядываюсь к спящему рядом Стефану. По пробуждению я не обнаруживаю себя в его объятиях, но всё же мы оказываемся куда ближе друг к другу, нежели были накануне.
Считать ли это добрым знаком?
Или не след придавать особое значение вещам простым, обыденным, словно невежественная суеверная аранна?
Медленно, осторожно переворачиваюсь с бока на спину, смотрю на полог над кроватью. Мысленно перебираю свиту императора во время визита в Эату, но в памяти не сохранилось ни одного лица так же, как ни Стефан, ни фрайн Бромли не запомнили моего платья. Десяток-другой стражей, примерно столько же слуг и с полдюжины фрайнов – тот императорский кортеж был подчёркнуто скромен, прост, малочислен, никакой ненужной роскоши, половины двора сопровождением и нескончаемой вереницы богатых экипажей и гружёных добром повозок. Наверное, если бы тогда Стефан отправился в путешествие как должно правителю, как делали государи до него, с требуемым церемониалом и в истинно императорском блеске, то едва ли тропки наших жизней пересеклись бы в те не по сезону жаркие весенние дни.
Не было бы случайной встречи у реки.
И череды тайных свиданий.
И Миреллы.
Отодвигаю в сторону вероятности дней минувших и возвращаюсь к сопровождению императора. Фрайнэ в свите не было, ни фавориток, ни жён, ни сестёр. Фрайна Бромли я не помню, как ни стараюсь представить его простоватое, грубо вырезанное лицо среди гостей фрайна Люиса.
