Илзе рассказывала об этом.
Но почти не упоминала, почему покинула родной край. Я догадывалась, что положение её было высоко, если судить по принятым в Империи меркам, а отданный камень подтверждал красноречиво, что Илзе не столь бедна, как можно предположить. Но всё же жила она скромно, хотя и не нуждалась.
– Это тоже очень щедро.
– Помощь Илзе?
– Твоя обитель.
– Она не моя, – возражаю привычно и даже говорить начинаю увереннее, резче. – Я создавала её вместе с Гретой. И Илзе. Сама я, в одиночку, не то что не смогла бы, даже пытаться не стала бы. Я смотрела на этих женщин каждый день с момента, как миновала городские ворота. Я сама была одной из них, вечно в полушаге от улицы, вечно на грани. Если бы не моя сила, думаешь, я бы так и мыла полы и меняла постельное бельё в комнатах беспутниц? Я могла пойти по другому пути, и я пошла, но не все подобны мне. Да и дома утех законны лишь в пределах Беспутных кварталов, где они соблюдают правила и платят налоги в срок, но представляешь ли ты, сколько незаконных домов разбросано по столице и Империи? И в скольких из них следят за чистотой и порядком, защищают девушек, кормят их, предоставляют крышу над головой, выплачивают хоть какую-то часть из причитающейся им суммы и не вынуждают делать нечто совсем уж недозволенное?
– Если незаконный дом утех, или игорный, или любой другой, найдут, то…
– То спустя какое-то время тот или похожий вырастет в другом месте. Дело доходное, а платить налоги и блюсти законы охота не всем.
Прикусываю себе язык и более ничего не добавляю. Не хочу завязывать спор, особенно на тему столь щекотливую, почти непристойную. Даже если Стефан, меня послушав, прямо с утра очертя голову отправится подходящие законы принимать, они могут не получить одобрения Совета, ни одного из двух его частей. И они не разрешат саму эту трудность, эту неправильность. В Эстилии и Агрии Беспутных кварталов не было, но дома утех от того существовать там не перестали.
– По крайней мере, ты можешь попробовать…
– Что попробовать?
– Благотворительность – занятие богоугодное и подходящее даже фрайнэ невысокого рода, не говоря уже о супруге императора. И нигде не указано, какие именно дела полагаются благими для людей и богов. Поэтому если ты пожелаешь, то можешь покровительствовать своей… вашей обители. Или создать ещё несколько в столице и по всей Империи. Безусловно, они не решат проблему. И всем, конечно же, не помочь. Но для кого-то, возможно, это будет шанс… и начало. Разве нет?
Пытаюсь вообразить себе эти обители, похожие на нашу, где принимали бы женщин, девушек и девочек, кормили, помогали с одеждой на первое время, обращением к лекарям и поиском работы и крыши над головой, где выслушивали бы и не осуждали, где поддерживали бы, а не выталкивали обратно, презрительно отвернувшись от чужих тревог. И впрямь, какие могут быть тревоги у беспутной женщины?
Оставшейся без крова и средств к существованию и не устроившейся заново?
Посмевшей уйти от супруга?
Оказавшейся в тягости?
Сама виновата.
Мне ведь тоже так говорили, едва увидев Миреллу. Раз ребёнок есть, но нет ни мужа, ни единого венчального символа, то кто я, если не беспутница, о стыде и добродетелях позабывшая? И коли так, то всё происходящее нынче со мною есть справедливое воздаяние за мои грехи.
Отгоняю воспоминания, прижимаюсь теснее к Стефану, но не могу представить обители, подобные нашей, рассыпанные по всему государству, словно цитадели закатников, и угодные людям и богам, будто крепости рассветников.
* * *
В день, когда я готовлюсь покинуть свои покои и предстать перед придворными впервые после случившегося, меня поджидает сюрприз. Приходит Шеритта, но не одна – с нею фрайнэ Брендетта, взирающая на меня с причудливой смесью мрачного смирения и дерзкого желания поскорее скинуть маску вынужденной покорности. Обе приседают предо мною в реверансе, склоняют головы, однако Брендетта выпрямляется быстрее фрайнэ Бромли, смотрит на меня с упрямым вызовом, словно ожидая замечания за проявленную мелкую непочтительность. Впрочем, глаза отводит почти сразу, то ли признавая моё положение, то ли уступая строгому взору Шеритты. От фрайнэ Бромли не укрывает ребяческое поведение Брендетты, едва ли возможное, будь на моём месте другая суженая, истинно высокого положения, избранная, как должно, жребием.
– Фрайнэ Брендетта прибыла, дабы служить вам, фрайнэ Астра, – произносит Шеритта.
– Добро пожаловать, фрайнэ Брендетта, – отвечаю как можно любезнее.
Девушка небрежным движением склоняет голову вновь, будто это не она, но я прибыла в услужение к высокопоставленной особе.
– Как поживает Мира? – спрашиваю у Шеритты, пока Брендетта оглядывается по сторонам с видом, точно до сего момента полагала, что покои суженой императора должны быть куда просторнее, роскошнее.
– Всё хорошо, хвала Благодатным, – при упоминании моей дочери на губах Шеритты распускается улыбка, тёплая, искренняя, и я радуюсь её доброму отношению к племяннице, радуюсь, что, похоже, фрайнэ Бромли действительно привязалась к Мирелле. – Она ещё спала, когда я уходила, но не тревожьтесь, о ней позаботятся. Вы увидите её позже.
Брендетта никак не реагирует на очевидно незнакомое ей имя. Шеритта же подходит ближе ко мне, осматривает моё платье и причёску, затем чуть подаётся ко мне, шепчет еле слышно:
– Её отец настоял на её присутствии, – имён она не называет, но и без лишних слов ясно, о ком речь. – Чтобы, как только вы поправитесь и начнёте на людях появляться, она немедля в ваши комнаты пошла и приступила к своим обязанностям.
На ум сразу приходит оброненная фрайном Бромли фраза, что, дескать, в противном случае от Витанских покою не сыщешь ни ночью, ни днём. Я понимаю, что Витания край большой, богатый, не чета маленькой заболоченной Эате, и её господин прав имеет всяко поболе, нежели прочие фрайны. Что у отца Брендетты полно иных забот, кроме как следить за дочерью в столице и выбивать для неё место при дворе, а у меня должна быть хотя бы ещё одна дама, кроме Шеритты. Илзе может приглядывать за Миреллой, быть моей компаньонкой и в отдельных случаях сопровождать меня, но считаться моей дамой в полном смысле этого слова она не будет никогда. И мало кто в этих стенах станет смотреть на неё иначе, чем на мою личную служанку и гувернантку Миреллы.
– Он уже отбыл? – уточняю столь же тихо.
– Нет. Завтра, говорят.
Достопочтенный фрайн желает убедиться, что дочь заняла причитающееся ей место?
Из спальни выскальзывает Илзе, окружённая стайкой служанок, что помогали мне одеваться. Склонённые головы в белых чепцах едва удостаиваются скучающего внимания Брендетты, зато Илзе достаётся взгляд куда более пристальный, цепкий, словно металлические крюки. Поджав губы, Брендетта изучает Илзе так, словно прежде если и видела, то мельком, походя, и лишь теперь получила наконец возможность присмотреться как следует. Илзе одаривает девушку коротким холодным взглядом и отворачивается.
